"Убийство в замке" - читать интересную книгу автора (Аддамс Петер)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, в которой события продолжены развиваться еще быстрее: конфликты привели к третьей жертве. Сержанта Вильямса злонамеренно запирают в кладовой. Читателям со слабыми нервами рекомендуется в этом месте прервать чтение, так как мы не несем ответственности за возможные последствия

Неделя прошла без каких-либо событий. Эрвин так и пропал. Эванс был тихо похоронен на старом кладбище. Адвокат Локридж вычеркнул его из списка наследников, а долю Эванса разделил между оставшимися в живых.

Инспектор Бейли был вынужден с огорчением признать, что он по-прежнему топчется на месте, хотя круг подозреваемых сузился. С одной стороны, подозреваемы были все, с другой — никому из них нельзя было что-либо инкриминировать, так как не было улик, дающих право арестовать преступника. Почти каждый день Бейли рыскал по Карентину, исследовал каждый уголок запущенного парка, допрашивал жителей, изучал материалы о прошлом подозреваемых.

Этот случай вызвал немалый интерес прессы. Репортеры освящали бюро инспектора, торчали в «Кровавой кузнице», сновали вокруг замка. Один из них, решив, что он хитрее других, проник в замок, нарядившись трубочистом. Но он наткнулся на Патрицию, накинувшуюся на него с половником, которым она помешивала в кастрюле гороховое пюре. Репортер бежал быстрее лани, к счастью, не получив никаких повреждений.

Следующей жертвой коварного завещания Роберта Торпа оказалась Стелла Грэди.

После ужина с Дороти и полковником — ужин сервировал Фишер, а Патриция возилась на кухне — Стелла Грэди встала и вышла на террасу, чтобы глотнуть свежего воздуха.

Грэди взглянула на окно своей комнаты, там горел свет, хотя она могла поклясться, что, уходя, выключила его.

В Стелле были все качества эгоистки, но трусливой она не была. Правда, на всякий случай она приобрела разрешение на право ношения оружия и купила пистолет, который постоянно носила в своей сумочке.

От террасы до черного хода было всего лишь несколько шагов. Стелла тихо поднялась по лестнице и остановилась перед дверью своей комнаты.

Из комнаты не доносилось ни звука. Грэди рванула дверь и чуть было не закричала: в комнате было темно. Она инстинктивно потянулась к выключателю, но в это время почувствовала, как кровь стынет в ее жилах. Кто-то одной рукой закрыл ей рот, а другой вырвал пистолет. Хриплый голос прошептал, что если она издаст хоть один звук, ей придет конец. Преступник затащил Стеллу в массивный дубовый шкаф и захлопнул дверь.

— Я почти задохнулась, потому что боялась даже дышать, — рассказывала Грэди позже инспектору и всем, кто хотел выслушать ее рассказ.

Хотя ничего ужасного и не произошло, страху она натерпелась. В шкафу висело несколько пальто и шуб, еще с зимы пересыпанных нафталином. Там было душно, нафталин набился Стелле в нос, и она огромным усилием воли заставила себя ни разу не чихнуть.

— Если бы я хоть раз чихнула, меня уже не было бы в живых, как это случилось с бедным Эвансом и Эрвином Конроем, — сказала она Бейли, вместе с которым осматривала комнату.

Ничто не свидетельствовало о том, что таинственный преступник что-то искал. Если бы у Стеллы не был похищен пистолет, то инспектор едва ли поверил ей.

Стелла Грэди отвечала колкостями, но вскоре умолкла и стала задумчива. Декстер попытался объяснить случившееся вмешательством сверхъестественных сил, но Стелла набросилась на него:

— Прекратите наконец этот вздор! Я готова пойти на все, принимать участие в спиритических сеансах, если это доставляет удовольствие. Но когда речь идет о моей жизни, то здесь не до шуток.

Стелла сидела, как обычно, в кресле-качалке Декстера, который в это время бегал из угла в угол по комнате.

— Но, моя дорогая, я не хотел тебя обидеть. Я просто беспокоюсь за тебя. Полковник жалко улыбнулся.

— Если твоя фантазия доходит лишь до того, что какой-то призрак закрыл меня в шкафу, то я предпочитаю, чтобы ты помолчал. Теперь я буду говорить, заявила она, когда полковник попытался возразить ей. — Ты до сих пор еще не понял, о чем идет речь, — сказала Грэди, постучав жилистым пальцем по лбу. Ведь теперь на очереди мы. Если мы ничего не предпримем, она отправит нас на тот свет с таким же хладнокровием, с каким только что на кухне разделывала карпа.

— Кто? Патриция?

У Стеллы Грэди мелькнули две мысли. Первая: если бы он был даже единственным мужчиной на всем белом свете и вдвое моложе, то все равно никогда и ни за что она не вышла бы за него замуж. Это было бы хуже, чем вместо чая пить каждый день чернила. Вторая: надо заставить этого идиота отправить Дороти на тот свет. Например, насыпав ей в чашку с чаем индийского яда.

— Патриция? Не будь наивен. Эта безобидная жирная особа не может без рыданий поставить даже мышеловку. Нет, единственно, о ком может идти речь, так это о Торп. И хотя я люблю эту бывшую сельскую учительницу так же, как ячмень в своем собственном глазу, я должна признать, что она энергична и целеустремленна. Подумать только, как она сумела убрать Конроя. Ведь я находилась в прихожей, не дальше десяти шагов от места происшествия. Все это граничит уже с…

— Ужасно! И происходит же такое на свете… — Полковник не успел закончить фразу, ибо Грэди наступила ему на ногу металлическим каблуком-шпилькой и спокойно продолжала:

— Я не могу просто понять, как он мог исчезнуть. Бейли и его люди перерыли весь дом. Но, видимо, инспектор глупее, чем я думала. Кроме того, эта сельская учительница отравила его портером, поэтому он не будет ее уличать. А это означает, что теперь на очереди один из нас или мы оба.

— Ты это серьезно? — Голос Декстера, обычно гнусавый, даже когда он погружался в воспоминания о бравых походах, задрожал от страха.

— Настолько серьезно, Гарри, что я уже вижу себя покупающей венок на твою могилу.

— Прекрати нести вздор! — Полковник замахал руками. — Ты знаешь, что я четырежды перенес малярию. С тех пор мои нервы сдали. Не таким я был, когда мы душили индийских повстанцев.

— Во всяком случае, мы должны что-то предпринять, а для этого нужны железные нервы.

— Ты считаешь, что мы должны… Нам нужно… — заикаясь, промолвил Декстер.

— Что нам еще остается? — Грэди испытующе посмотрела на полковника и поняла, что тот трусит. Как бы про себя она сказала: — Я боюсь смерти. Когда я думаю о кладбище в Уолсе, то чувствую себя истлевшей и сгнившей. Декстер нервно кивнул головой.

— И как ты себе это представляешь? — спросил он.

Грэди придвинулась к нему, положила свою жилистую руку на его руку и ласково сказала:

— У тебя есть маленькая ампула, о которой ты мне рассказывал, и ты ведь храбрый мужчина. — Она указала на фотографию, где Декстер был изображен с убитым королевским тигром. И тихо добавила: — Ты понимаешь, что мы тогда сразу же распорядимся всем наследством.

Декстер снова кивнул, выражая согласие с планом Грэди, при этом его губы вытянулись в прямую линию.

— Ведь мы в самом деле должны защищаться, — сказал он наконец неуверенно. — Если она убийца, а она таковой является, и если Бейли идиот, который не может ее изобличить, то мы должны действовать. Наш долг положить конец проискам этой особы. Да, это наш долг?

Стелла Грэди облегченно вздохнула, и они договорились, как реализовать свой план.

Чай, как обычно, готовила Патриция, а Фишер подавал его в серебряных чайниках На одном из них был выгравирован герб династии Торпов, и этим чайником имела право пользоваться только хозяйка. Иногда, правда, желая подразнить Патрицию, Грэди брала чайник себе. Именно это спасло Дороти жизнь.

Когда Фишер накрыл на стол и поставил чайник, Дороти и Стелла Грэди находились в своих комнатах. Полковник вылил содержимое ампулы в чайник, который стоял на месте, где обычно сидела Дороти, и вышел на террасу. Дворецкий пригласил дам к чаю. Патриция, желая, как всегда, удостовериться, правильно ли сервирован стол, сразу заметила, что Фишер допустил ошибку или, возможно, намеренно нарушил свои обязанности. Он поставил чайник с гербом рядом с прибором Грэди, а на месте, где сидит ее хозяйка, стоял чайник без герба. Сердито сопя, она поменяла их местами.

Послеобеденный чай прошел, как обычно, при полном молчании. Лишь было заметно, что Декстер и Грэди пристально поглядывали на леди Торп, листавшую какой-то журнал. В нем было несколько красочных фотографий загорелых веселых людей на водных лыжах в одной из бухт Адриатики. На других фотографиях они были изображены вечером под синим звездным небом на террасе дома в мавританском стиле, где слушали музыку, пили охлажденные напитки и беседовали. Такая жизнь была мечтой Дороти.

Она бросала недружелюбные взгляды на своих соседей по столу и думала о том, как было бы хорошо отделаться от них.

Это случилось быстрее, чем она могла надеяться.

Первой исчезла Грэди. На старом «фиате» полковника она врезалась в липу, росшую на обочине дороги перед поворотом на Уолс. Дереву было около пятисот лет, и на стволе висела дощечка, на которой значилось, что дерево посажено королем Ричардом III в 1484 году в знак того, что на этом месте святой Патрик помог ему спастись от лап огромного медведя.

Ни Патрик и ни другой святой не предупредили, однако, Грэди, и она со скоростью в семьдесят километров въехала на крутой поворот, поскольку уже была в бессознательном состоянии, вызванном медленно действующим ядом В нескольких метрах от липы у нее потемнело в глазах, она пыталась нажать на тормоз, но было уже поздно.

Мотор загорелся, и пламя мгновенно охватило всю машину, а затем взорвался бензобак. Когда к месту аварии, оглашая округу воем сирены, подъехал наряд транспортной полиции, автомобиль и водитель уже обуглились.

Получив по телефону сообщение об аварии, Бейли сначала потерял дар речи, затем пришел в себя и с такой силой стукнул кулаком по столу, что чернильница и ручка взлетели к потолку. Побелев от ярости, он позвал Вильямса.

Когда растерянный сержант вбежал в комнату, Бейли посмотрел на него так, как разъяренный бык смотрит на неопытного тореро, намереваясь поддеть его на рога и пронести по арене.

— О чем вы думали, когда начали служить в полиции? — спросил он Вильямса тихим, вкрадчивым голосом. — Вы хотите стать инспектором или даже старшим инспектором, а может быть, и суперинтендантом, не так ли? Вы умны, вам нельзя отказать в добросовестности и прилежании. У вас есть необходимые связи, а почтенный сэр Арчибальд является вашим дядюшкой. — Бейли сделал паузу, несколько раз глубоко вздохнул и сказал с явным сарказмом; — И все же вы никогда не станете ни инспектором, ни старшим инспектором, ни суперинтендантом! Из вас ничего не получится. А почему? Потому что вас с треском выгонят из полиции! И меня тоже.

— Что, собственно, случилось, сэр? — отважился наконец спросить Вильямс.

— Третья жертва в замке Карентин.

— Убийство?

— Якобы автомобильная авария.

— Кто же на этот раз?

— Грэди.

— Если это была автомобильная авария, сэр, тогда…

— Не будьте идиотом, Вильямс. Провалиться мне на этом месте; если это была автомобильная авария. Но мы опять ничего не можем доказать, считайте, что труп исчез. В бензобаке было сорок литров бензина. На том месте, где ее нашли, удалось наскрести лишь горсть золы.

— Если вы позволите, я хотел бы задать один вопрос, сэр.

— Послушайте, вы тоже начинаете говорить таким же нелепым языком, как этот Фишер! — заорал на него инспектор. — И не стойте как жердь, словно у вас сросся позвоночник. Это действует мне на нервы! Что вы хотите спросить?

— Я хотел бы знать, как вы можете с такой уверенностью утверждать, что несчастный случай вовсе не несчастный случай.

— Понятия не имею. Но, черт возьми, я убежден в этом! Этого вам не достаточно?

— Нет.

— Гм, — пробурчал Бейли, как обрывающаяся басовая струна виолончели. Хорошо. Давайте подумаем вместе. Возьмем факты, только факты, и ничего; кроме фактов.

— Согласен, сэр, только факты, — ухмыльнулся Вильямс.

— Послушайте, Вильямс, я запущу сейчас вот этой чернильницей в вашу голову Бегайте тогда целую неделю синекожим.

— Если вы позволите заметить, сэр, то на этом свете нет синекожей расы.

Вместо того, чтобы признать это несомненно правильное замечание, Бейли сделал что-то невероятное. Он схватил чернильницу, встал, подошел к Вильямсу и медленно, с наслаждением вылил ее содержимое на его голову. Потом, как когда-то Лютер, он разбил чернильницу о стену, хотя ему и не почудился там черт. Он сделал это скорее потому, что неожиданно его осенила мысль, которая была настолько же абсурдна, как говорил позднее сам, насколько абсурдной может быть иногда сама истина.

— Вот видите, все же есть синекожие люди, — обратился он к Вильямсу, который стоял, поджавши хвост.

Вильямсу было лет двадцать пять, он не курил, был здоров, холост и поэтому свободен от всяких забот. Бейли считал Вильямса излишне серьезным. Оказалось, что он ошибался.

— Вы убедили меня, сэр. — Молодой сержант посмотрел на себя в висевшее над умывальником зеркало. — Но шутка будет стоить вам десять фунтов. Эту сумму вы переведете на счет общества антиалкоголиков «Легко на сердце без виски» в Уолсе. В противном случае я сейчас же сажусь за стол и пишу остатком чернил жалобу. И у вас есть недруги, причем не только в полицай-президиуме, но и в прессе. — Он сказал это на полном серьезе, но потом вынужден был рассмеяться. — Вот будет спектакль, если я в этом виде попаду на первую полосу ливерпульской газеты! Заголовок: «Инспектор освящает своих подчиненных чернилами!» Фото вызовет сенсацию по всей Англии.

Бейли проглотил слезы. Он был шотландцем и поэтому, если верить преданию, немного скуповат. Но он обладал достаточным чувством юмора.

Молча вытащил он из кошелька десять фунтов и положил их на стол. Из портмоне он достал один шиллинг и добавил его туда же.

— Это на чистку. А теперь убирайтесь прочь с моих глаз и возвращайтесь лишь после того, как вновь будете принадлежать к белой расе.

Когда Вильямс вернулся, его расовую принадлежность нельзя было точно определить. На лбу, залысинах и висках кожа отсвечивала зеленым цветом, щеки отдавали в желтизну, а подбородок приобрел фиолетовый цвет.

Инспектор посмотрел поверх очков.

— Если вы основательно отмоетесь, то расовая проблема для вас будет решена, — заметил он. Потом неожиданно выпалил: — Этот Фишер совсем не пятидесятилетний человек независимо от того, имеет он отношение к этим убийствам или нет.

— У вас есть доказательства? — донимал Вильямс инспектора точно так же, как это было в начале беседы, когда Бейли утверждал, что бывшая начальница почты погибла не случайно.

— Доказательства, доказательства! — передразнил его инспектор. — Нет у меня доказательств, но зато у меня есть интуиция, вы, синяя борода.

— Для судебных следователей интуиция пустое слово. Это ведь ограниченные, то есть логически думающие люди. — Вильямс почесал подбородок.

— Послушайте! — Бейли поднял толстый указательный палец. — А что вы подумали бы обо мне, если бы я, например, сказал: «Сэр, я приложил максимум усилий, чтобы сохранить в этом сосуде кофе при температуре, которую вы предпочитаете». Ну, как?

— Я бы счел вас идиотом. Или.. — У Вильямса началось просветление мозгов. — Вы считаете, что такой высокопарный слог дворецкого Фишер усвоил из книг? В действительности же он никогда не был ни дворецким, ни стюардом, ни кем другим?

— Именно так. А из этого следует, что данные его биографии, по крайней мере за последние десять лет, неверные. Не исключено, что он провел их в тюрьме, сумасшедшем доме или в другом каком-либо изолированном заведении.

— Однако при проверке данные подтвердились.

— Ничего не подтвердилось, вернее, другое: человек по имени Фишер действительно работал стюардом на указанных судах. Но кто вам скажет, что наш Фишер и был тем стюардом?

— Вы правы. Мы должны немедленно направить фотографию Фишера в международную полицию «Интерпол», — горячился Вильямс. — Но если даже выяснится, что Фишер совсем не Фишер, а какой-то гангстер, мы еще долго не сможем его изобличить У него нет ни малейшего мотива отправлять на тот свет наследников этого сумасшедшего Роберта Торпа. Вероятнее всего, он хотел провести последние годы жизни спокойно и поэтому нанялся садовником в Карентин.

— А если он и леди Торп заодно? Можете ли вы доказать обратное? Мы не можем доказать ничего, абсолютно ничего! — Инспектором вновь овладело чувство негодования. — Даже то, что этот дурень, почтенный сэр Роберт, умер естественной смертью. Вполне возможно, что серия убийств началась с него.

— Вы считаете, что мы должны провести эксгумацию?

— Конечно, это вызовет много шума, но и без того этот случай уже наделал столько шуму, что при одном воспоминании о нем у меня раскалывается голова. Итак, поставьте вопрос об эксгумации, но перед этим получите согласие леди Торп. Кстати, что нам известно о Торп? Мы знаем, что у нее есть мотив, я бы сказал, идеальный образец мотива. И возможностей у нее тоже хватало. Это же относится и к Декстеру. Что касается Конроя, то я просто не знаю, что подумать.

— Конрой? — спросил удивленно Вильямс. — Вы считаете..

— А почему бы, собственно, нет? Вполне даже возможно, что он, так же как я или вы, ходит по земле. Кровь на кафеле? В человеке шесть литров этого добра, и если в нем будет на какой-то литр больше или меньше, это не имеет значения. Но если его не убили…

— То его жена должна знать об этом. А она не производит такого впечатления. Она была действительно потрясена.

— Бээ! — Инспектор от неожиданности чуть не заблеял. — Чего захотели! Она хотя и никудышная актриса, но изобразить сцену отчаяния — для этого не нужно большого таланта. Даже я, который никогда не ступал на скрипящие подмостки, мог бы разыграть такую же сцену.

— Итак, предположим, что Конрой жив. Сразу возникает вопрос, где он находится. Почему он скрывается или почему его прячут?

— Он наверняка в замке.

— Есть ли у вас доказательства на этот счет? Об этом, видимо, можно не спрашивать.

— Ну вот что, моя просьба прислать помощника из Ливерпуля не удовлетворена. Там все заняты нашумевшей историей с похищением человека, за которого потребовали выкуп. Так что вам придется пожить в замке и бодрствовать ночами напролет.

Вильямс глубоко вздохнул.

— Я очень люблю спать, сэр. Если я не посплю девяти часов, сэр, я просто погибаю. Это мука для меня.

— Мука? — Бейли закатил глаза. — А как вы считаете, что значит для меня вся эта история? Думаете, это не мука? С тех пор как я занялся этим делом, я набрал шесть фунтов веса, ибо постоянно пью портер. Мне придется пройти курс лечения — три недели питаться только овсяным отваром и морковью.

— А как быть с экономкой Патрицией Хайсмит? — перебил инспектора Вильямс.

— Она наверняка не имеет никакого отношения к убийству, — парировал Бейли.

— И вы это можете доказать?

— Да, могу, — пробурчал Бейли.

— И все же я позволю одно замечание, сэр. Если вы подозреваете всех и каждого, то почему исключаете Хайсмит? Я надеюсь, это не связано с портером, которым эта дама так щедро потчует вас.

— В кулинарии она смыслит. Каждый раз, когда я появляюсь в Карентине, Патриция догадывается, о чем тоскует мой желудок.

Бейли отогнал гастрономические мечты, которые не давали ему покоя, и примирительно заметил:

— Конечно, нам не следует забывать и о Патриции.

Обсудив с Вильямсом все вопросы, он дал ему последний совет;

— На вашем месте я принял бы сначала горячую ванну и обработал свою физиономию порошком для чистки кастрюль, иначе вас могут принять за существо с того света.

— Вы можете довольно часто получать удовольствие, разбивая на моей голове чернильницу, но каждый раз вам это будет стоить десять фунтов, — примирительно заметил Вильямс.

Большую часть своей жизни человек проводит при дневном свете, поэтому у него врожденный страх перед темнотой. Это чувство было присуще и Вильямсу. В течение дня он все рассматривал трезвыми глазами бдительного полицейского чиновника. Но когда наступала темнота и он украдкой пробирался в замок, то самоуверенность покидала его. Скрип раскачиваемых ветром ставен заставлял его вздрагивать; игра света и тени от луны и проплывающих облаков казалась ему такой же жуткой, как блеск топора палача. Как-никак, а трое в этом замке уже погибли при странных обстоятельствах. Как знать, может быть, и его ждет та же участь…

Комната Декстера находилась на втором этаже в конце коридора. Свет не горел. Вильямс уже хотел открыть дверь в комнату, как до него донеслось покашливание. Дверь вдруг открылась. Вильямс включил карманный фонарик и начал осматривать помещение. В темноте что-то щелкнуло, и когда мимо него просвистела пуля, он почувствовал холодок около правого уха. Реакция была молниеносной. Вильямс бросился на пол, выключил фонарик и пополз в угол между шкафом и стеной. Поскольку он точно помнил обстановку в комнате, то знал, что здесь он в безопасности.

— Я знаю, куда вы заползли, — раздался хриплый голос Декстера со стороны книжной полки.

— Прекратите стрелять как сумасшедший. Я послан сюда защищать вас, прошипел сержант вне себя от ярости.

— Кто вы?

— Вильямс. Вы что, не узнаете меня?

Полковник включил настольную лампу и вышел из своего укрытия, все еще держа в руке пистолет со звукоглушителем.

— Вы были на волосок от смерти. Быть бы вам на том свете вместе с другими.

Декстер обессиленно плюхнулся в кресло. Его бесцветные навыкате глаза были полны страха и обреченной решимости любой ценой защитить свою жизнь.

— Я вижу и в темноте, когда стреляю, — похвалился он. — Этому учатся во время охоты в джунглях. Пуля не должна была ни на сантиметр отклониться от вашего виска. Вас спасло только инстинктивное отклонение головы. В противном случае у вас была бы круглая дырка в голове. — И вы избавились бы от необходимости жить здесь ближайшие десять лет и сидели бы в другом месте.

— Как я мог знать, что это вы? — Полковник, шумно дыша, с трудом закурил сигарету; его рука дрожала так, что ой едва мог поднести ее ко рту. — Я ждал не вас, а убийцу.

— Вы привязали шнур к ручке, чтобы рвануть дверь, если кто-нибудь появится?

— Разумеется. Кто стреляет первым, тот живет дольше.

Декстер хихикнул. После смерти Грэди он находился в состоянии душевного смятения, что сильно отражалось на его и без того не очень живом уме. Об этом свидетельствовало также его очередное замечание.

— Самое печальное состоит в том, — прошептал он доверительно, — что я совсем не убежден, что убийца — существо во плоти.

Вильямс, который был весьма земным существом, полагал, что полковник просто дурачит его. Но когда он увидел страшное выражение глаз бывшего офицера колониальной армии, то убедился, что перед ним полуидиот.

— В Пенджабе нам пришлось ночевать в полуразрушенном храме бога Шивы, продолжал шепотом Декстер, — и там тоже происходили странные вещи. Когда мой ординарец Гопкинс вошел в зал храма, от погодка оторвалась каменная плита и, вы не поверите, упала прямо бедняге на голову. А у него дома жена и пятеро детей.

— Почему я не должен вам верить? — поспешил заявить Вильямс. — Но сейчас для вас лучше всего принять успокоительную таблетку, отдать мне пистолет, закрыться на ключ и лечь спать. Утром мы поговорим поподробнее.

— Насчет успокоительной таблетки — мысль хорошая, — согласился полковник, — что касается пистолета — плохая. Без пистолета под подушкой я не могу глаз сомкнуть. — Глупо хихикнув, он продолжал: — Если во время обхода вам кто-либо подвернется, скажите ему о моем предупреждении. Во второй раз я не промахнусь.

— Об этом я скажу, не беспокойтесь. — С этими словами Вильямс быстро удалился. До его слуха донесся звук поворачиваемого ключа. Сержант осторожно поднялся на третий этаж. Перед дверью спальни Дороти Торп он остановился, там было тихо.

— Шах и мат, — услышал он еле внятный шепот. Кто-то тихо разговаривал. Потом приглушенный голос, который, без сомнения, принадлежал Торп, сказал:

— Они не смогут ничего доказать, а это самое главное.

Вильямс решительно постучал в дверь. Когда Дороти наконец открыла, сержант, отстранив ее, вбежал в комнату.

Комната была пуста. Не удалось никого обнаружить и в соседней комнате, а также в ванной.

— Кто вас послал сюда? — неожиданно любезным тоном спросила Дороти.

— Я послан сюда защищать вас, — смущенно ответил сержант. — Кто находился в вашей комнате?

— Учитывая мой возраст, вам не следовало задавать подобные вопросы, молодой человек, — добродушно заметила Дороти. — Тем более, что вы ошибаетесь, я все время была одна.

— Мой слух меня не обманывает, — пробурчал Вильямс. Он открыл шкаф, заглянул под диван, бросил взгляд в ванную.

— Я гожусь вам в матери, Вильямс, даже в бабушки, если бы вы были на пять лет моложе, а я на пять лет старше.

Дороти налила в рюмку ликер и протянула его Вильямсу. Это смутило его: он не зная, как быть — опрокинуть рюмку или сделать вид, что не заметил угощения.

— Кроме мухи, которая уже несколько ночей мешает мне спать, вы никого здесь не обнаружите.

Вильямс понимал, что Дороти обманывает его, издевается над ним, но не знал, как быть.

Пронзительный крик, донесшийся с первого этажа, помог избежать позорного отступления.

Вильямс стремглав ринулся по лестнице. Второй, слегка приглушенный крик заставил его направиться в царство Патриции — на кухню.

Патриция стояла посреди комнаты в ночной рубашке, отделанной черной тесьмой. Когда Вильяме влетел в комнату. Патриция как раз собиралась снова завопить, призывая на помощь.

Все эти события настолько взвинтили нервы Вильямса, что он грубо набросился на Патрицию, требуя, чтобы она перестала визжать.

— Я, я… — лепетала та, — как христианка, могу поклясться, что по замку бродит призрак.

— Где вы его видели? Как он выглядел? — рявкнул Вильямс.

— Сэр, я никого не видела, но это и есть самое таинственное во всей истории, — прошептала Патриция; пугливо озираясь.

— Перестаньте пороть чушь! — Нервы все больше отказывали Вильямсу. Не хватало ему еще этой истеричной дамочки, как он назвал Патрицию про себя. Значит, вы ничего не видели? Может быть, вы слышали хотя бы шаги?

Нет, шагов она тоже не слышала.

Тем временем на крик прибежали Фишер, Роза и Дороти Торп. Вильямс прогнал их спать.

— Вы знаете, что я сделаю с вами? — грозно прошипел он побелевшей от страха круглоглазой экономке. — Я велю арестовать вас за нарушение ночного покоя и введение в заблуждение полиции.

Конечно, он не собирался этого делать, но должен же он был как-то реагировать на ситуацию. Патриция же восприняла его слова весьма серьезно и возмущенно возразила:

— Вы несправедливы ко мне, мистер Вильямс. Хотя я всего лишь бедная, несостоятельная вдова, но требую, чтобы полиция защищала меня так же, как если бы я была герцогиней или даже самой королевой, — заявила она не без величия.

Вильямс рассмеялся.

В длинной ночной рубашке, с платком вокруг головы, как у восточной принцессы, в плюшевых лилового цвета тапочках с вышитыми на них ландышами Патриция выглядела весьма комично.

— Ну хорошо, — благодушно сказал Вильямс. — Как же вы обнаружили привидение? Вы распознали его по запаху или наткнулись на него в потемках?

— Господин сержант, я бедная, несостоятельная вдова…

— Это я уже слышал, — отрезал Вильямс. — Отвечайте на мой вопрос.

Патриция решительно направилась к кладовой, открыла ее и показала на большое блюдо с начатым куском жареной телятины. Затем она направила свой указательный перст на миску с пудингом, которая была наполовину пуста, и, наконец, на банку с маринованной селедкой.

— Вот ответ на ваш вопрос. Пересчитайте, пожалуйста, количество селедок! Сегодня вечером их было одиннадцать, теперь только семь. И от телятины отхвачен ломоть толщиной в три пальца. Да, сэр, отхвачен! По-другому нельзя назвать, когда так безобразно обращаются с мясом. А пудинг? Я думаю, что его цапали руками! Тот, кто может отличить ложку от вилки, не обращался бы так дурно с пудингом.

Описав подробно злодеяния призрака, обессиленная Патриция опустилась на стул.

— Вы действительно убеждены, что кто-то пожирает ваши запасы? — уточнил сержант.

— Абсолютно убеждена. Уже второй раз я обнаруживаю свежие следы преступления, — заявила решительно Патриция. — И не думайте, что я сумасшедшая. Этот замок, — она показала на кладовую, — изобретение покойного доктора Эванса. Посмотрите, ключ выглядит совсем просто. — Она поднесла его к самому носу сержанта. — И все же никто не может им пользоваться, не зная его секрета. Доктор Эванс был гений!

Вильямс осмотрел ключ, вставил его в замок, но когда он хотел закрыть дверь кладовой, то ему это не удалось — ключ не поворачивался. Он срабатывал лишь в том случае, если при каждом из четырех поворотов ключом манипулировали, просовывая его то вглубь, то выталкивая вверх.

— Черт возьми, зачем вам такой ключ для кладовой? Ведь не храните же вы там драгоценности.

— А кувшин с грушевой водкой, которую я готовлю по особому рецепту и которую кто-то крадет у меня? Я даже приобрела линейку и точно измеряла, сколько убывает водки. Один раз это составило восемь миллиметров, другой целых три сантиметра! Я тотчас же сказала себе: либо это Фишер — грабитель банков, либо полковник — этот скрытый вымогатель наследства. Покойный доктор Эванс…

— Сколько ключей было сделано для кладовой? — прервал Патрицию Вильямс.

— Только один.

— А кто знаком с его особенностями?

— Леди Торп и я.

— Вы убеждены, что именно сегодня вечером вы закрывали этим секретным ключом замок?

— В этом я могу поклясться. — Обычно, когда Патриция клялась, она устремляла свой взор в потолок.

— Это как будто ясно, — констатировал Вильямс. — Вы прокрались сюда, чтобы охранять свои кастрюли с мясом. А почему вы визжали?

— Мне показалось, что я слышу шорох. — Патриция продолжала содрогаться при одной мысли об этом. — Было ужасно страшно. Шур, шур, шур — как будто по кафелю ползает ядовитая змея. И все это совсем рядом. Но вдруг погас свет, и я… бедная, несостоятельная вдова… Было очень страшно.

— Знаете что, миссис Хайсмит, у меня есть подозрение, которое так же ужасно, как ваше предположение. А что, если этой ядовитой змеей был я, Вильямс? Я ползаю по дому с тех пор, как стемнело.

— Но это был кто-то, кто… кто посягал на мою жизнь!

— Скорее на вашу телятину и грушевую водку, — хладнокровно предположил Вильямс. Неожиданно у него промелькнула одна мысль, но он промолчал, лишь сказав Патриции: — А теперь идите спать, я покараулю вашу кладовую.

Сержант взял висевший над плитой маленький топор для разделки мяса и потряс в воздухе этим опасным оружием в знак предупреждения всем видимым и невидимым грабителям телятины.

Когда Патриция вышла из кухни, он задумался: неожиданно возникшее подозрение не давало ему покоя. Кто бы ни был у Дороти Торп перед этим, он не мог спрятаться без ее ведома в Карентине, может быть, даже в одной из ее комнат. Это наверняка был сообщник леди Торп. Сам он вряд ли мог бы догадаться, как пользоваться секретным ключом.

Вильямс встал и подошел к кладовой. Как же все-таки работает ключ? При первом повороте вставить его лишь до середины замка, при втором — до щелчка…

Как и все, кто сбился с пути праведного, катятся по наклонной плоскости, так покатился и Вильямс. Когда он после нескольких напрасных попыток открыл дверь, то вспомнил, что с самого обеда ничего не ел. Жареная телятина так и манила, казалось, что она прямо-таки и ждала быть съеденной. Точно так же вели себя селедки в банке и пудинг…

Тихие шаги, раздавшиеся из кухни, заставили Вильямса обернуться. Но было уже поздно. Дверь с шумом захлопнулась, и он, жертва своего неуемного аппетита, стал пленником. Для сержанта было невыносимым представить себе, как он будет выглядеть утром, когда Патриция найдет его в кладовой, и что скажет на это Бейли. Сержант решил избавиться от душевных мук. Это позволило бы ему по крайней мере найти какую-то отговорку, и он начал стучать в закрытую дверь. Сначала несколько нерешительно, затем нетерпеливо и все громче. Бум, бум, бум — раздавалось в тишине. Капли пота проступили у Вильямса на лбу, но это был единственный результат его стука. Никто не слышал его или не хотел слышать. Правда, стены замка были метровой толщины, а на нижнем этаже никто не спал. Но чем могли помочь ему все эти рассуждения! По крайней мере семь-восемь часов ему придется торчать в этой камере пыток.

В конце концов Вильямс присел в углу на корточки и задремал. Но и во сне его преследовали кошмары. Ему снилось, что покойный сэр Роберт, глодая телячью косточку, барабанит в крышку гроба и кричит, что жена хочет его убить, а полиция не защищает его. Затем появилась Грэди с черным, как уголь, лицом, поскольку она ведь сгорела, но на этот раз казалась живой и сидела за рулем автомашины. Грэди прошептала, что ее, а также и других убила Патриция. Эрвин Конрой появился в образе огромного кота с маринованной селедкой во рту. Он промяукал, что не Вильямс, а он отравил пудинг, жертвой чего стала Грэди. И в заключение на пороге кладовой появился Фишер. Он тянул за собой корыто на четырех колесиках, в котором плавал пароходик.

Вильямс уже собирался спросить, не является ли это корыто на колесиках изобретением Эванса, как вдруг проснулся от скрипа.

Через узкое окно в кладовую пробивался утренний свет. Дверь кладовой была открыта, и в кухне уже не во сне, а наяву высилась чинная фигура Фишера, а за ним чуть поодаль — Патриция, закрывавшая от ужаса лицо руками.

— Ночью я совершал обход замка, и кто-то запер меня здесь, — сказал Вильямс, отвечая на вопросительный взгляд дворецкого. При этом он попытался придать своему голосу по возможности деловой тон.

Однако это получилось не очень убедительно. Поскольку Фишер был образцом дворецкого, по его благородному лицу проскользнула лишь едва заметная улыбка. Но про себя он, конечно, злобно ухмылялся.

— Если вы разрешите, сэр, я хотел бы приготовить вам завтрак. Вы, наверно, очень голодны, — сказал он, глядя на жаркое, и попятился, поскольку благовоспитанный дворецкий никогда не поворачивается к господам или гостям спиной.

Бедная вдова Патриция уселась за кухонный стол и безмолвно качала головой…

Вильямс хранил молчание. Его преследовала лишь одна мысль: что скажет Бейли о его промахе.

Когда Вильямс рассказал ему о своем вынужденном ночлеге в кладовой, при этом несколько скрыв истину, Бейли сразу же понял, что произошло в действительности.

— Но я надеюсь, что вам по крайней мере понравились жаркое и грушевая водка? — поинтересовался он с безобидной миной.

— Мне пришлось думать кое о чем другом, нежели о жарком и водке, — солгал Вильямс. Но потом, устыдившись своей моральной мелочности, он признался: Было очень вкусно. Вместе с тем я полагаю, что Декстера мы можем вычеркнуть из списка подозреваемых. Тот, кто с пистолетом в руке сидит в темной комнате и ждет убийцу, едва ли сам может быть убийцей.

— Это уже что-то новое, — одобрительно кивнул Бейли. — Но если Декстер выбывает из числа подозреваемых, то улики против Торп возрастают. Прежде всего потому, что она хотела вас обмануть, заявив, что в ее комнате никого не было. Он задумался. — А вы заглянули в постельный ящик диван-кровати, когда осматривали комнаты?

— Постельный ящик?.. — У Вильямса сделалось глупое лицо.

Бейли взглянул на него почти с состраданием и проворчал:

— Это делают при первом же визите, сразу после приветствия. Ну, а теперь наденьте на себя что-нибудь черное в знак уважения к покойнику. Эксгумация назначена на пять часов. Посмотрим, что она покажет.