"Вячеслав Барковский. Выродок (Время Нергала) " - читать интересную книгу автора

выразительность каждого когтя этой лапы придавали особую жуткость и
фантасмагоричность всему происходящему.
Сначала лапы, размазывая кровь по телу женщины, гладят ее, как бы ласкают.
Затем отрывают половые органы у мужчины, вставляют в рот женщины, затем на груди
у мужчины появляется кровавый кривой разрез, женщину переворачивают на спину,
перед этим вынув половые органы из ее рта, засовывают ей в разодранное
кровоточащее анальное отверстие, а мужчину кладут на нее. Лицо его,
изуродованное, залитое кровью, безвольно свисает с плеча женщины рядом с ее
головой.
После этого у всех трупов охранников отрываются половые органы, один
засовывается в анальное отверстие тому, кто лежит лицом вниз, второму, который
лежит на нем, член засовывается в рот. Очевидно, дело сделано. Камера вновь
показывает общий обзор, вновь бесцельно объектив направлен в никуда. Глухой
колос комментирует: "Эстетика упорядочения смерти. Так повелел Неведомый". После
паузы еще слова: "Следующий ничтожный, кого ждет Нергал, кто оскорбил ЕГО,
генерал Успенский". Съемка закончилась.
Некоторое время в комнате царило молчание, потом Тимохин, чтобы снять
напряжение, буднично сказал:
- Алехин, приобщи кассету к вещдокам, оформи как положено.
Слова эти действительно разрядили обстановку. Люди зашевелились. Кто-то
отчаянно матюгался, будто не в силах остановиться, кто-то нервно засмеялся и
сказал: "Рождаются же такие", многие закурили, стали выходить во двор.
- А тебе, Кеша, надо бы срочно взять отпуск! - сказал Тимохин. - Шутки
шутками, а до тебя ОН постарается добраться.
- Перестань! - устало сказал генерал. - Не могу я сбежать от НЕГО, ты же
знаешь. Да и добраться ЕМУ до меня трудновато будет. Я ведь не обыватель, у меня
и оружие, и силой не обделен. Придется схлестнуться, может, оно и к лучшему...
Давай, производи все следственные действия, а я поеду в управление. Может, из
Москвы от журналиста какие известия будут.

ЖУРНАЛИСТ
Наконец формальности были успешно преодолены и Любомудров вошел в здание
больницы. Заведующий отделением бегло просмотрел документы журналиста и сказал,
что комнату для разговора он выделит, но оставить журналиста один на один с
больным не имеет права.
В небольшой комнатушке, куда провели журналиста, стоял металлический
столик, наглухо прикрепленный к полу, и три табуретки, одна из которых для
больного, - все тоже привинчены.
Гаврилов оказался довольно высоким мужиком с открытым лицом. Выглядел он
здоровым, вот только взгляд блуждал, переходил, вернее, перетекал с предмета на
предмет, будто человек силится понять, где он, и не может. На лице время от
времени появлялось то недоуменное, то вопросительное выражение. За его спиной у
двери расположился здоровенный детина-санитар. Разговор начал сам больной.
- Здрасьте, вы наш новый доктор? Или просто интересуетесь? А может,
следователь? Так я уже все рассказал. Виноват. Тяжко виноват я перед людьми.
Особенно девчушку жалко... Моло-о-денькая... - Больной попытался изобразить
что-то вроде скорби, но получилось опять же недоумение.
- Нет, я не врач и не следователь, - сказал Любомудров. - Я журналист, и
мне интересно было бы поговорить с вами о жизни здесь и прошлой.
- А чего о них говорить? Настоящая - она вся здесь. Надо сказать, неплохо я