"Вячеслав Барковский. Выродок (Время Нергала) " - читать интересную книгу автора

могущественны.
- Надо! - отрезал ОН, и камера продолжала демонстрировать жуткую коллекцию,
а ОН постепенно приходил в неистовство, наслаждаясь "своеобразием", как ОН
выразился, каждого экспоната.
- Ты разве можешь понять эстетику смерти? Она особая и настолько
прекрасная, что доступна лишь избранным. Убить существо, подобное тебе, ничего
не стоит. Но и сама смерть ничего не стоит, если не наблюдать за ней, если не
сделать ее искусством. Смотри!
На небольшом экранчике теперь разыгрывалось действо. Сначала Малахов увидел
обнаженного человека, лежащего на каком-то постаменте. Потом, очевидно, камеру
поставили на какое-то возвышение, и перед человеком появился ОН. Как бы танцуя,
ОН приблизился к обнаженному телу и одним неуловимым движением сделал разрез на
животе жертвы, потом еще один поперечный. Жертва широко открывала рот.
Малахов закрыл глаза и вдруг услышал шумное дыхание прямо перед собой.
- Ты не хочешь смотреть? Ты должен понять, хотя бы перед смертью, в чем
красота того, что я совершаю. Боль и кровь - бесценные составные красоты. Без
боли и крови немыслима жизнь. Смерть лишь эстетически завершает цикл боли и
крови. Смотри!
На экране ОН уже отсек половые органы и аккуратно отрезал мошонку от члена.
Потом разрезал мошонку, вынул яички и вложил их в рот жертвы.
Малахова вырвало, и он потерял сознание.
Но этого нельзя было допустить. Мент должен был до конца быть в сознании,
иначе не будет ни эстетического, ни чувственного наслаждения. ОН уколол Малахова
ножом в щеку, проткнув ее насквозь, и уже после этого, не обращая внимания на
стоны человека, который уже не в состоянии был кричать, начал, словно плоды с
дерева, обрывать все, что, как ему казалось, "оттопыривалось", потому что все
прекрасное должно быть гладким и скользким, словно кожа змеи.
Тело Малахова было изуродовано, но кожа от крови действительно была
скользкой, и ОН водил и водил по ней руками, постепенно приближая самый острый
момент, миг оргазма, который наступил сразу, как только ОН прикоснулся членом к
кровавой рваной ране между ног жертвы.
ОН отошел, полюбовался на дело своих рук и через минуту, уже по-деловому,
подошел к жертве, оторвал голову, завернул ее в целлофановый мешок, ножом сделал
змеино-образный надрез на груди бывшего опера, так же по-деловому собрал
аппаратуру, переоделся в запасный костюм, прежний уложив в ту же сумку, и,
спокойно выйдя на улицу, отправился к себе на канал Грибоедова передохнуть и
покормить Клеопатру.
Приехав к себе в логово, ОН уложил голову в банку с формалином, затем
бросил несколько кусков мяса Клеопатре, которая с особой жадностью сожрала
нежные части тела, "интимные", как ОН при этом выразился.
Выключив свет, ОН поднялся наверх, помылся, решил попить кофе. Молотый
кончился, пришлось помолоть. "Оно и к лучшему! Свежесмолотый ароматнее!"
* * *
Успенский чувствовал себя угнетенным и подавленным. Смерть одного за другим
двух сотрудников придавила его. Он почувствовал себя страшно усталым и
опустошенным. Его худшие опасения, которым он не давал воли на людях, начали
сбываться. С новым витком охоты на Выродка появились новые жертвы. "Не будь моей
дурацкой директивы, может быть, все обернулось бы иначе", - думал он, хотя знал,
что жертвы были бы и без директивы. Пока Выродок жив, будут продолжаться
зверства. Кто следующий? Журналист? Психолог? Отправили они за город свои семьи?