"Джон Барнс. И несть им числа..." - читать интересную книгу автора

"Оувасиз тайме", как водится, пребывала в блаженном неведении по
поводу настоящих новостей, зато изобиловала комментариями на темы, которые
не представляли ни малейшего интереса. Я, как водится, жевал сандвич,
попутно получая наслаждение от чтения о проблемах занятия физкультурой в
школах, полицейского отчета о поимке и обезвреживании психа, посылавшего по
электронной почте непристойные письма футболисткам, о политике
конвертирования недоиспользованного курса на гольф в более общую зону
отдыха на свежем воздухе; и обо всем прочем - словом, о том, что напоминало
мне, почему я предпочитаю жить в Новой Зеландии, стране, у которой "истории
не больше, чем нужно", как я любил говорить друзьям-эмигрантам.
Последний кусок сандвича провалился в желудок как раз тогда, когда я
созерцал подборку писем редактору по поводу закрытия последней христианской
церкви в черте города. Несколько оставшихся прихожан неделю назад написали
письмо, грозя всем адским пламенем. Это разбудило у новозеландцев чувство
юмора (как всегда, действовала излишняя серьезность), и теперь письма,
полные сарказма и насмешек, валили валом. Я помедлил, размышляя, что мне
больше по душе: фраза "раввин на палке", конечно, хороша, но предложение
"относиться ко всем церковным собраниям с афродизиаком" вызывало ассоциации
поинтереснее.
Я перескочил на спортивную страничку, минуя письма, которые, как
обычно, были полны злобы, и позволил себе постыдно пропустить страницу об
искусстве. Я знал, что на самом деле должен бы лучше разбираться в
искусстве - в конце концов, это единственная область, где американцы были
самими собой, - но год от года мне становилось все труднее мириться с этим.
Практически все, что делалось сейчас, казалось не более чем римейком
творений вековой давности.
Я взглянул на часы: оставалось еще немного времени, но заняться было
уже нечем. После столь долгого перерыва к прыжку следует подготовиться
более тщательно. Я убедился, что на кухне все выключено, надел ветровку,
вынес багаж, запер дверь и побрел вниз по дорожке.
Странная мысль внезапно пришла в голову: зачем мне эта подъездная
дорожка? Машины у меня нет, как и у всех, кого я знаю. В Окленде не больше
сотни машин, принадлежащих эмигрантам, и все они - только для торжественных
мероприятий. Машины есть лишь у членов правительства и пары-тройки богачей.
Но зачем тогда подъездные дорожки? А дорожки есть у всех. Конечно, всякий
бы мне сказал, что это - национальная американская традиция, часть нашего
самосознания. Да - но когда началась оккупация, только у одного из трех
американцев была своя машина. А мажет, спастись удалось лишь финансовым
воротилам да солдатам, которые в то время проходили службу за границей?
Мне было о чем подумать в ожидании такси. Чемодан стоял рядом на
обочине. Не то чтобы я нуждался в развлечении - осенний денек выдался
отличный, этого было достаточно.
Такси подъехало через пару минут. И его тут же обступили соседские
дети, которым представился отличный шанс поиграть в старую добрую игру под
названием "смерть такси". Поскольку такси не разрешается двигаться, если
перед ним находится объект, имеющий температуру человеческого тела, дети
могли остановить машину, прыгая у нее перед носом, а затем брали в плен,
взявшись за руки и окружив ее. Я вздохнул, подхватил чемодан и пошел по
направлению к машине.
Я слышал, как машина умоляла оставить ее в покое, угрожала, что все