"Анастасия Бароссо. Притяжение страха " - читать интересную книгу автора

турникетов еще в Москве. Или завыла бы, пуская сопли пузырями у турникетов в
Барселоне.
В самолете она крепилась. Листала дорогой глянцевый путеводитель по
Каталонии, обещавший все радости жизни - от любимой средиземноморской кухни
до страстного фламенко с неотразимым испанцем. Прихлебывала тайком от
стюардессы "Чивас ригал" из плоской пластиковой бутылки. Смотрела на
облака...
А облака - и свет, исходящий из них, или проходящий сквозь них, или
струящийся вокруг, слепящий и какой-то очень родной - это было почти
счастье. Такой покой она испытывала только в небе. Она бы вышла из самолета,
если бы было можно. И зашагала по этим облакам. Она совершенно не боялась
летать, и страха высоты у нее не было. Может, просто потому, что она не так
уж дорожила жизнью?
Строчки статьи в путеводителе, сопровождающие роскошную фотографию той
самой SAGRADA FAMILIA, расплывались перед глазами. И плыли, двигаясь, словно
живые, замысловатые барельефы на фото...
"...Любопытно и характерно - голосование по приему Антонио
Гауди-и-Корнета в школу архитектуры решилось положительно лишь минимальным
преимуществом, а на выпуске 15 марта 1878 года ректор школы заявил с
напускной иронией, очень плохо скрывавшей раздражение: "Господа, сегодня я
выдаю диплом архитектора либо гению, либо сумасшедшему"... "Похоже, теперь я
архитектор", - заключил студент, этот странный, резкий и нелюдимый молодой
человек, который не очень-то располагал к себе высокомерием и упрямым
равнодушием к общепринятому..."
Да, в самолете она почти успокоилась - ей так казалось. По крайней
мере, удалось на время убедить себя в том, что все правильно... И что
больше - никакой любви. Вообще. Пусть хоть сам Дон Жуан.
Поэтому в Барселонском "Дьюти-фри" она с ненавистью, смешанной со
страхом и вожделением, уставилась на огромный рекламный постер одеколона
"Эль Дьябло" с Бандерасом. Она внимательно, как ученый какую-нибудь редкую
бактерию под микроскопом, разглядывала нахальную физиономию соблазнительного
мачо. И, судя по тому, как твердела линия Юлиных губ и розовела кожа на
скулах, в душе ее назревало некое отчаянное решение. Очередное.
Она пила даже в автобусе, пока их везли от Барселонского аэропорта до
отеля с претенциозным названием "Дон Жуан". Она не заметила дороги - крутого
узкого серпантина. И это было к лучшему, ведь ее даже не затошнило на нем.
Просто потому, что тошнило уже перманентно.
И, конечно, она уже почти ничего не соображала, когда заселялась в
номер. Почти ничего. Кроме того, что портье, принимающий у Юлии документы,
смотрит на нее с немым осуждением. И еще того, что с ее балкона отчетливо и
маняще слышен шум прибоя.
Поэтому, бросив сумку в комнатке с номером "314", она не легла спать. А
вышла на темную улицу маленького курортного городка с невнятным названием.
Это нельзя назвать штормом - так, легкое волнение.
Под светом неполной, словно рваной луны море растягивалось до горизонта
огромным куском черной лаковой кожи с напылением "металлик". Теплый
порывистый ветер иногда слишком настойчиво пытался трепать эту блестящую
поверхность. И тогда из равномерной ряби то там, то здесь поднималась вдруг,
словно темная ладонь. И хлестко лупила Юлию по щеке, лбу или носу.
От этих хлопков Юлии стало весело. Они будоражили. Заставляли