"Джон Барт. Химера" - читать интересную книгу автора

определенные слова читаемой нами истории, верно? А слова эти состоят из букв
нашего алфавита: пара дюжин закорючек, которые мы способны черкнуть пером.
Вот где ключ, Дуня! И сокровище тоже, если только мы сумеем его заполучить!
Как будто... как будто ключ к сокровищу и есть само сокровище!"
- Не успела она вымолвить эти слова, как тут же, прямо среди стеллажей
нашей библиотеки, из ниоткуда возник джинн. Он не был похож ни на кого из
героев излюбленных Шерри небылиц, и прежде всего не был страшилищем, хотя
выглядел необычно: светлокожий тип лет этак сорока, гладко выбритый и лысый,
как яйцо птицы Рухх. Одежду он носил простую, но явно заморскую; был высок и
крепок, на вид довольно симпатичен - если не считать каких-то подозрительных
линз, которые в странном обрамлении носил поверх глаз. Казалось, он так же
ошарашен, как и мы, - видел бы ты, как Шерри выронила перо и принялась
запахивать свои юбки! - но быстрее справился со своим смятением и, переводя
взгляд с одной из нас на другую, а потом и на кургузую волшебную палочку,
которую сжимал в пальцах, дружелюбно улыбнулся.
- "Ты и в самом деле Шахразада? - спросил он. - Никогда не видел таких
отчетливых и схожих с жизнью снов. А ты - маленькая Дуньязада, обе - как раз
такие, какими я вас себе и представлял! Не пугайтесь: не могу даже вам
сказать, что значит для меня вот так попросту вас видеть и с вами говорить,
пусть даже и во сне, а сон этот становится явью. Вы понимаете по-английски?
По-арабски я не знаю ни слова. О Боже, не могу поверить, что все это
происходит на самом деле!"
- Мы с Шерри переглянулись: опасным джинн не казался; мы не знали, о
каких таких языках он рассуждал; все произнесенные им слова были на нашем
языке, и когда Шерри спросила его, откуда он взялся, с ее пера или из ее
слов, он, казалось, понял вопрос, хотя и не знал на него ответа. Он был
писателем сказаний, сказал он, - по крайней мере бывшим писателем сказаний в
краю на другом конце света. Когда-то, как мы поняли из его слов, народ в его
стране был сам не свой до чтения; но нынче искусную прозу читают одни только
критики, писатели да, с превеликой неохотой, студенты, которые, будь на то
их воля, предпочли бы словам музыку и картинки. Его собственно перо
(волшебная палочка оказалась на самом деле магическим гусиным пером с
чернильным фонтаном внутри) как раз недавно выдохлось и иссякло; но он ли
забросил литературу, или она отвергла его, припомнить мы с Шерри никак не
могли, когда позже ночью восстанавливали эту первую беседу: похоже, не то у
нас, не то у него в голове перепутался целый ряд конфликтов и кризисов.
Жизнь джинна, как и жизнь Шахрияра, пришла в полный беспорядок - но вместо
того, чтобы затаить посему злобу на всех женщин, он безумно влюбился сразу в
двух своих новых любовниц и лишь на днях сумел наконец сделать между ними
выбор. В его карьере тоже возник зияющий пробел, который он рад был бы
назвать поворотным пунктом, если бы перед ним забрезжила возможность хоть
какого-то поворота: он не хотел ни отвергать, ни повторять свои былые
свершения; он надеялся уйти от них дальше в будущее, с которым они не
гармонировали, и, благодаря какой-то магии, в то же время вернуться назад к
подлинным источникам повествования. Но как все это устроить, было ему так же
неясно, как нам решение проблемы Шахрияра, - и даже более, поскольку он не
мог разобрать, чем из этих трудностей обязан себе - своему возрасту,
обстановке, превратностям судьбы; чем - общему упадку литературы в это время
и в этом месте; а чем - иным кризисам, донимавшим его страну (и, как он
утверждал, весь род людской), - кризисам столь же безнадежным и