"Джон Барт. Плавучая опера" - читать интересную книгу автора

красуется на той же стене, только мой друг Гаррисон Мэк, маринадный магнат,
как-то, напившись, карандашом набросал поверх картины что-то вроде нагой
натуры. На полу всюду валялись - хочу сказать, тогда валялись - кальки с
чертежей лодки, которую я в то время строил, оборудовав под мастерскую
гараж, находившийся чуть ниже у речки, - эти чертежи я накануне захватил
домой, намереваясь кое-что подправить.
Я считаю, что вещи у меня располагаются продуманно. Если и вам так
кажется, значит, никакого беспорядка в моем номере не обнаружится, просто
особенный такой порядок, вот и все.
Только не подумайте, пожалуйста, что я в ту пору, как какой-нибудь там
художник с Монпарнаса, вел богемную жизнь и прочее. Насколько я себе
представляю богему, ничего подобного не было. Достаточно сказать, что к 1937
году я никакого благоговения перед искусством не испытывал, так, слегка
интересовался, но и только. И комната у меня вовсе не была грязной или там
неуютной - просто я натащил туда всякой ерунды. Может быть, как раз
предстояла уборка, а горничные вечно переворачивают все вверх дном,
расставляют по местам, то есть делают так, что потом ничего не найдешь. Да и
слишком хорошо я в жизни устроен, чтобы какой-то там богемой считаться.
"Шербрук" стоит четыре с половиной доллара за кварту, а уж поверьте, мне
кварты не так чтобы надолго хватает.
Ну вот. Значит, номер у меня вполне приличный, а в данный момент я как
раз дома, в номере. Проснулся, стало быть, глотнул из бутыли, осмотрелся,
потихоньку вылез из-под одеяла и стал одеваться - в контору пора. Помню
даже, что я в то утро надел, хотя какое было утро - 21 июня? 22-е? - хоть
убей, забыл, как-никак шестнадцать лет прошло, а надел я серый костюм в
беленькую полосочку, спортивную такую рубашку телесного цвета, носки тоже
цвета загара, галстук там какой-то и соломенное канотье. Само собой, умылся,
пустив холодную воду, выполоскал рот, мягкой бумагой протер очки - без очков
мне читать трудно, - ладонью провел по подбородку, доказывая себе, что можно
без бритья обойтись, и взъерошил волосы, потому как причесываться терпеть не
могу, - в таком порядке я совершаю свой туалет каждое утро, начиная этак
года с 1930-го, когда поселился в этой гостинице. И вот как раз когда я
совершал ритуальную эту процедуру, кажется, в ту секунду, как плеснул себе
водой на щеки, - как раз тут для меня стал абсолютно ясен весь порядок вещей
что на земле, что на небе, и я понял, что начинающийся день я сделаю
последним своим днем, руки на себя сегодня наложу.
Я стоял, улыбаясь, и рассматривал в зеркале собственное мокрое лицо.
- Ну разумеется!
Радость-то какая! У меня невольно вырвался хрипловатый смешок.
- На весь мир крикну: я против! Ах как замечательно. Истинный миг
вдохновения, и давно меня мучившая проблема сразу исчезает, и глаза мои
открылись: да вот же оно, решение, - простое, последнее, единственное.
Покончить с собой!
Стараясь не шуметь, я вышел из номера и двинулся по коридору, чтобы за
чашкой кофе перемолвиться двумя словами со своими коллегами, постоянными
членами клуба "Дорчестерские путешественники".
Как водится в маленьких городах, гостиницу у нас отгрохали не по
надобности. В "Дорсете" пятьдесят четыре номера, и зимой многие стоят
пустыми, а когда потеплеет и появятся жильцы на все лето, все равно остается
предостаточно свободных номеров, хоть бродячий цирк размещай, хоть съезд