"Сергей Алексеевич Баруздин. Речка Воря" - читать интересную книгу автора

Москве. Сожженные немцами деревни лежали в снегу. Торчали запорошенные
снегом обгорелые трубы, и рядом стояли обгорелые наши "тридцатьчетверки".
Во многих из них так и остались тела мертвых танкистов. Вокруг все
выжжено, выморожено и вымертвлено, а войска ушли вперед, далеко вперед, и
некому пройтись по этим местам, выполнить последний обряд для этих людей,
которые сделали все, что могли, и которым, в общем-то, уже ничего не
нужно.
Таким увидела она и поселок - то ли при каком-то лесопильном заводе
или при кирпичном, - много похожих рабочих поселков у нас в Подмосковье!
Там находился штаб полка, куда их направили. Поселок был разбит. Все
завалено снегом. Здесь шли, видимо, тяжелые бои. Здесь лютовали враги, но
даже снесенная кем-то из наших виселица была запорошена снегом. И таблички
на трупах повешенных: "Они стреляли по немецким войскам", "Это -
партизаны", "Так будет с каждым, кто не приветствует новый порядок", -
вместе с трупами заснежены. Осталось несколько целых изб, но и они под
снегом, будто погребенные. Снег, снег, снег! Сколько может быть снега!
Вспомнив о поселке, она как-то с опозданием подумала о нем, о своем
соседе:
- Слава, а нога не болит?
Как же она забыла? Как могла забыть! Ведь еще позавчера он признался
ей, что был ранен в ногу во время боев за этот поселок, но так и не пошел
в госпиталь, отделался перевязкой в санбате.
- Что ты, Варюша! Какая там нога!
Ей хотелось сейчас смотреть не вперед, а в небо. Очень здорово, когда
смотришь с земли в это белесое небо. Ели, и сосны, и березы, и даже
кустарники кажутся огромными под этим небом. И маячат на его фоне
темно-темно, черно-черно. Не отличишь, где белая береза, где зеленая ель.
Не отличишь, где сами березы, а где снег. Слепит глаза солнце, невидимое
сейчас. Слепит глаза рыхлеющий снег.
Вот ворона с карканьем перелетела с дерева на дерево. Толстобрюхий
снегирь еле-еле поднялся на ветку вербы. Синицы, сразу три, взмахнули
зеленовато-желтыми крылышками и умчались в сторону. Смотреть бы сейчас и
смотреть! И почему до войны все это не так виделось?
- Умоляю, побереги лучше себя, - сказал Слава. - Кажется, фрицы
зашевелились...
Его заботливость поражала и обескураживала ее. С ней никогда,
кажется, никто не был таким внимательным. Из старших, конечно. И никто ее
не любил или, вернее, не влюблялся в нее из старших. Неужели его
внимательность - это и есть любовь? Страшно подумать об этом! Страшно,
чтобы не обмануться...
А ей хотелось бы этого. Очень!
- Тебе говорят, фрицы! - зло пробасил Слава.
Варя невольно вздрогнула:
- Сейчас...
Она не обиделась на его резкость.
Поправила шапку-ушанку и положила на бруствер окопа автомат:
- Я вижу...
Минут двадцать шла перестрелка. Слава стрелял деловито, спокойно,
будто занимался мирным важным делом. И она стреляла. И ей было приятно
видеть его таким: умным, сосредоточенным, старшим. Ей всегда казалось, что