"Сергей Алексеевич Баруздин. Идет снег... " - читать интересную книгу автора

Уж лучше...
- Что лучше?
- А вообще-то, конечно, зима, - сказал Сережка. - Зима! Ничего не
поделаешь.
- Зима. И верно, зима, - подтвердил я. - А ты...
Мы поспорили с Сережкой.
Здорово поспорили.
Бывает же так, что и не стоит спорить, а сдержать себя не можешь -
споришь.

Теперь уже вороны, переругавшись, затрясли лапы елей и сосен. А снег
все идет и, пока вороны спорят, спокойно выполняет свое дело. Стряхнули
вороны снег с одной лапы, он ложится на нее. Стряхнули с другой,
освободилось место, он и туда ложится. Так то поднимаются - без снега, то
опускаются - под снегом лапы елей и сосен. Вздрагивают, как бы тревожась, и
опять клонятся книзу.
А там, под елями и соснами, тоже сыплет и сыплет снег. К коре деревьев
пристает малыми и большими сугробиками. На пеньки ложится, на провода
электрические, на карнизы и на рамы окон. Там - кучка, там - кучка побольше,
а там, глядишь, и настоящий сугроб вырастает.
На изгороди забора нашего пристроились огромные снежные шапки. И на
футбольных воротах, что ребята построили, шапка не шапка - целый снежный
мохнатый воротник. И на лавочках-скамейках, и на самодельных столиках лежит
снег. Как только его эти чахлые столики, которые и летом-то качаются,
выдерживают?!
Крышу завалило чуть ли не на полметра. По краям крыши свисает снег
причудливо и хитро: вот-вот упадет! А глядишь, не падает. Держится!
Зато на телевизионной антенне и на трубе, как ни старается, не держится
снег. Чуть ветерок подул - слетит. Но не низко, а все на ту же крышу. Там и
ложится вместе с другим снегом, там и блаженствует, поскольку тут, на крыше,
его уже никто не тронет до самой весны, до оттепели.
А я, верно, знаю Сережку сто лет. Со дня рождения! Помню его плачущего
по ночам. Помню о болезнях - корь, ветрянка, скарлатина, гриппы. У кого
этого не бывает! Помню отданного в ясли, а потом в детский сад.
И маму его знаю с тех лет.
Мать Сережкина маялась тогда, как, впрочем, мается и сейчас. Но тогда
это было как-то оправданней...
Она, мать его, войну прошла, фронт - с сорок первого до сорок пятого.
Прошла хорошо, честно, награды имеет, но не носит их. Мало ли что говорят о
женщинах, побывавших на войне!
А у нее на войне ничего не было. Ничего, кроме дела! Три ранения, две
контузии. И ни одной любви! Ни одной! Может быть, потому, что совсем
девчонкой была: ушла на войну - семнадцать, вернулась - двадцать один.
Сейчас это кажется забавным, что двадцать один - много. Тогда казалось -
много. И она отбивалась от встреч со знакомыми и незнакомыми мужчинами, ибо
ей все казалось, что они - мальчишки, слишком мальчишки.
Сейчас она думает - я знаю, что думает так! - вернуться бы к тем годам,
когда тебе двадцать один или хотя бы двадцать пять. Ведь это как-никак
молодость была, а ее - увы! - сейчас не вернешь. А все хорошее, что не
возвращается, с годами оборачивается воспоминаниями, болью...