"Мария Барышева. Увидеть лицо" - читать интересную книгу автора

веселья. Она сморщила нос и скосила глаза на темнозеленый, местами
прорванный чехол, обтягивавший спинку переднего сиденья, потом попыталась
опустить спинку собственного кресла, но запавшая кнопка не работала. Не
автобус, а развалина, напоминает те, на которых доводилось ездить в детстве.
Может, это он и есть? Хотя, их, кажется, давным-давно сняли с маршрутов,
может только где в маленьких городках и сохранились. Алина попыталась
вспомнить, как выглядел автобус снаружи, но не смогла - не обратила
внимания, когда садилась. В принципе, это было не так уж важно.

* * *

Когда автобус тряхнуло, Олег Кривцов, притулившийся возле окна и
надвинувший кепку глубоко на нос, крепко приложился головой о стекло и
выругался, еще не проснувшись. Просыпаться он начал через минуту, через две
на ощупь сдвинул кепку на затылок и потер пострадавший висок, через три с
половиной сердито зевнул, а через четыре открыл глаза и хмуро уставился в
мокрое окно.
Дождь. Чудненько. Как всегда - некстати.
Он попытался было снова заснуть, но сон уже не шел, спугнутый
окончательно и бесповоротно. Тогда Олег бегло оглядел салон, потянул носом,
прислушался к работе двигателя и сокрушенно покачал головой -
доехать-доедет, но механику бы руки оборвать!.. Подумав об этом, он тотчас
вспомнил о "мерседесовской" фуре, которую вчера поставили к ним на ремонт.
Проблемы со стартером - работа хлопотная, интересно, как там без него
справятся его олухи? Взять хотя бы, недавно, двое молодых принялись
заваривать бак, не выпарив из него бензиновые пары - ума палата! Вышло, что
и должно было выйти, - шарахнуло от души. С парнями, правда, ничего, только
штаны пришлось просушить да выслушать слегка болезненную лекцию о вреде
идиотизма на производстве... А фура, какникак, тянула тысяч на сто пятьдесят
зеленых и оттого вызывала вполне естественное беспокойство. Если бы Серегин
первенец подождал бы с появлением на этот свет хотя бы пару деньков и не
пришлось бы спешно мчаться на приличествовавшее случаю торжество, Олег бы
занялся машиной самолично. Он любил свою работу, любил машины и до сих пор
возился с ними наравне с собственными подчиненными, хоть и являлся
владельцем автомастерской и делать это был совершенно не обязан. В
обязанность владельца входило изымание выручки, а не лежание под машинами,
но Кривцов вкалывал и гордился этим. Работавший у него бывший одноклассник
постоянно неодобрительно гундосил: "Олег, ты роняешь свой авторитет! Как так
можно, ты же босс, я бы на твоем месте..." Но он не был на его месте, а чем
таким он роняет свой авторитет, Олег не понимал. Преимущество было лишь в
том, чтобы строить свой день так, как вздумается, захотел - поработал,
захотел - гульнул. Постоянный вальяжный образ жизни был ему неинтересен.
Масло навечно въелось в его кожу, а машины - в душу, руки его неизменно были
черными, а глаза - внимательными и веселыми, как бы он ни был измотан. Никто
из окружения Олега не мог похвастаться тем, что видел Кривцова усталым,
мрачным, больным - в общем и целом, как он любил выражаться, замшелым и
заплесневелым, а оттого, когда он разносил когонибудь из подчиненных за
спустярукавничество в работе или сцеплялся с кем-нибудь при соответствующих
обстоятельствах, его суровость, а то и злость производили особый эффект,
проламывая привычное добродушие, как косатка казавшийся таким крепким и