"Хуан Бас. Таверна трех обезьян (fb2)" - читать интересную книгу автора (Бас Хуан)

Изобретение покера

Антон принял все меры предосторожности, чтобы ускользнуть бесшумно, но ржавые дверные петли, как всегда, протяжно заскрипели. Еще не рассвело, и отвратительный скрежет оглушительно громко отозвался в полной тишине, угрожая разбудить прислугу низшего ранга: поваренка и младших конюхов, известных своим злонравием и ночевавших там же, на полу в кухне.

Антон приоткрыл створку двери ровно настолько, чтобы в щель могло протиснуться его тщедушное тельце.

Одна из двух сторожевых собак, живших в старинном поместье, подбежала к мальчику, радостно завертелась вокруг него и залаяла, приглашая поиграть. Антон ласково погладил пса, безуспешно пытаясь утихомирить.

— Замолчи, Палильо, пока никто не проснулся.

Пес не внял уговорам. Тогда мальчишка дал ему пинка в блохастый зад. собака взвыла и пустилась наутек.

Антон зашагал по тропинке, которая вилась вдоль Мансанареса и вела в Мадрид, до которого было лиги полторы. Уже занялся день, пока ребенок шел по дорожке, погруженный в свои сугубо практические размышления. Он рассуждал вслух:

— Мама сказала, что они идут по мараведи за дюжину под расчет. И обещала, что даст мне по полушке с каждого, что очень хорошая плата за пустяковую работу для сопливого юнца, у которого молоко на губах не обсохло, так прямо и сказала… И еще у меня кошки на душе скребут, ведь я ничегошеньки не умею…

Антон прибавил шагу, и шел теперь очень быстро, то и дело, сам того не замечая, срывался на бег — способ передвижения, свойственный детям. Миновав великолепный мост через жалкую речушку Мансанарес, у городских ворот он повстречался с почтенным Фруменсио, по прозвищу Фрикаделька, которое тот получил за привычку катать шарики из всего, что под руку попадется; он поставлял галисийскую сельдь в дома мелких идальго. Со своими торговыми начинаниями он вечно попадал впросак, как ни ловчил.

— Да прибудет с тобой милость Божия, Антонсико. Что привело тебя в город в такую рань?

— А то, что сегодня я поступаю на должность, которую выхлопотала мне матушка. Она уверяет, что работа эта выгодная и важная.

— И где же ты будешь иметь честь гнуть спину, позволь полюбопытствовать?

— Вообще-то, во дворце сеньоров герцогов де Пассамонте. Сейчас там, кажется, живут высокие особы, которые сняли дом на время. Его трудно найти, маэсе Фруменсио?

— Я знаю наверняка, что стоит дворец в том достойном месте, где селится придворная знать. Ты не собьешься с ног, разыскивая его, Антонсико, ибо как только ты доберешься до Сан-Бернардо, то сразу же увидишь все, что тебе нужно, стоит посмотреть по сторонам… И каковы же в столь знатном доме будут обязанности вашей милости, благородного семечка из многих посевов? — осведомился плут Фрикаделька. — Поскольку, по моему разумению, это неслыханное дело для того, кто зачат вскладчину.

— С позволения вашей милости, я очень спешу… — у ребенка пропало желание слушать дальше.

Он, правда, плохо понял точный смысл слов злоречивого торговца селедкой, зато почувствовал, что намеки его обидны и как-то связаны с тем, что у мальчика нет отца.

Антон возобновил путь, оборвав маэсе Фруменсио на полуслове. Тот, однако, быстро опомнился и прокричал вслед убегавшему парнишке:

— Привет от меня ключнице, твоей любвеобильной мамаше! Передай, что я всегда рад ей… Она баба дородная и гладкая, верно, от нее не убудет… Хотя сдается мне, что эта потаскуха промышляет в богатых угодьях, и вряд ли мне обломится от щедрот с барского стола… — добавил он про себя.

Закончив речь, он пожал плечами и от души вытянул палкой по хребту своего осла, который опасливо потрусил вперед.

Очутившись в сердце Мадрида, Антон растерялся. На Пласа Майор, площади, заложенной совсем недавно, он спросил дорогу к герцогскому дворцу у носильщика, тащившего большую корзину с овощами.

Зеленщик оказался на редкость бестолковым, к тому же был красноречив, как иероглиф; он промямлил загадочные объяснения, которые мальчик понял еще меньше, чем рассказ бискайского дружка матери о том, что такое море. В довершение, когда бедняга окончательно увяз в словесной тарабарщине, на него налетел, сбив с ног, весьма упитанный слепец, который спорой рысцой спешил в кабачок, куда влекла его неодолимая потребность. Корзина с овощами опрокинулась, ее содержимое брызнуло по земле в разные стороны.

Истинным же виновником происшествия был юный ласарильо — он вместо того, чтобы указывать дорогу незрячему, засмотрелся на грандиозные груди разбитной бабенки, обнажившиеся в глубоком вырезе платья, когда она нагнулась, чтобы помочь спустить штанишки своему зачатому во грехе байстрюку, которому приспичило сделать лужу.

Антон убрался оттуда поскорее, покинув место событий в тот момент, когда слепой в ярости набросился с палкой на своего похотливого ласарильо, а заодно и на злополучного носильщика; тот отбивал атаку, отстреливаясь кочанами капусты и клубнями репы.

Спустя некоторое время, расспросив дорогу у более смышленых прохожих и уже опоздав немного к назначенному часу, мальчик добрался до улицы Сан-Бернардо и приблизился к решетчатой калитке роскошного дворца герцогов де Пассамонте.

Объяснив, кто он и зачем пришел, Антон через сад направился к той части дома, где располагались службы; его сопровождал лакей, другой лакей в это время сажал на цепь двух свирепых сторожевых псов, чтобы они не растерзали ребенка.

Войдя в дом вслед за длинноносой мегерой с лицом, похожим на высохшее, сморщенное яблоко, Антон поднялся по винтовой лестнице, ведшей к потайной дверце в стене, сквозь которую можно было попасть в просторный, великолепно украшенный коридор. Старуха остановилась у двустворчатой двери, инкрустированной золотом.

— Постучи, только тихонько. Дождись, пока тебе позволят войти, и не забудь поздороваться, как полагается. Все понял?

Оробевший мальчик согласно кивнул.

— Ну-ка, покажи руки, — велела ведьма. Антон показал ей руки со всех сторон. Старуха усмехнулась, по-видимому, удовлетворенная осмотром, и удалилась через потайной ход.

Ребенок вдохнул поглубже и постучал в дверь костяшками пальцев. Мелодичный голос пригласил его войти.

Вопреки ожиданиям, за раззолоченным порталом скрывалась скромная, даже мрачная комната. Напротив двери, над которой зловеще нависало распятие, на стене была укреплена школьная доска, перед нею стоял стол со стопкой книг и письменными принадлежностями, за столом, спиной к доске, сидел молодой тщедушный священник, обладатель тонкого голоса.

В центре комнаты находились две парты, за ними расположились три ученика. Первую делили близнецы лет одиннадцати, ровесники Антона, за второй сидела девочка чуть постарше, очень красивая, с длинными золотистыми локонами.

Все трое были детьми княжеской четы Катандзаро из Неаполитанского королевства, знатных герцогских постояльцев, приглашенных ко двору по случаю коронации Филиппа IV.

Их наставником был отец Бальтасар Грасиан, молодой иезуит, еще пока только послушник, откомандированный в Мадрид и временно нанятый обучать маленьких вельмож. В тот день он давал свой первый урок.

— В шкафу ты найдешь скамейку. Изволь отнести ее подальше, сесть и ждать, — обратился к Антону отец Грасиан.

Мальчик подчинился; он постарался сосредоточиться, чтобы не упустить чего-нибудь важного из того, что происходило в комнате.

Иезуит растолковывал ученикам отдельные места из Нового Завета, обосновывая с помощью Священного Писания нравственные выводы, простые и доступные детскому восприятию. Но он делал это на латинском языке, и Антон не понял ни слова. Благородные отпрыски тоже, но их это ни капли не беспокоило.

Лица близнецов, одинаковые, словно зеркальное отражение, несмотря на нежный возраст детей, были отмечены печатью вырождения, наследственного уродства, передававшегося из поколения в поколение, от которого невозможно избавиться без притока свежей, здоровой крови.

Каждый из близнецов в карманах одинаковых камзолов прятал по лягушке. Филиберто, старший — он родился на десять минут раньше брата — только что придушил свою, и безжизненная игрушка перестала его занимать. Старшего брата от младшего можно было отличить только по шраму на лбу, оставшегося от удара камнем, которым его наградил младшенький. Спустя много лет, когда Филиберто достигнет совершеннолетия, пуля турецкой аркебузы прострелит ему голову, угодив в эту самую отметину. Второй, Конрадо, который с годами превратится в законченного изверга, предусмотрительно поддерживал пока в своей твари искру жизни.

Филиберто показал брату дохлую лягушку и попросил дать подержать уцелевшую тварь. Конрадо отказался, и разгорелась ссора.

Старший близнец набросился на младшего, пытаясь сделать сразу две вещи: запустить руку в его карман, чтобы выкрасть сокровище, и запихнуть дохлую рептилию брату в рот.

Антон испуганно прижался к стене всем своим тщедушным тельцем, опасаясь, что в пылу драки случайно достанется и ему.

Огорченный и смущенный отец Грасиан вмешался и принялся разнимать драчунов с изумительной деликатностью.

— Успокойтесь, ваши высочества, Бога ради, угомонитесь, — восклицал отец Бальтасар тоненьким голоском.

Воспользовавшись суматохой, Анджелина, красивая девочка, которая в недалеком будущем станет возлюбленной папы и куртизанкой, знаменитой своим искусством в постели, встала из-за парты и незаметно скользнула к учительскому столу. Схватив наполненную до краев чернильницу, она вероломно подобралась сзади к наклонившемуся наставнику и выплеснула ему на затылок черную жидкость, которая грязными ручьями потекла за воротник сутаны. Грасиан вздрогнул от неожиданности, потрогал шею и обнаружил оскорбительный подарочек. Оценив отвлекающий маневр сестры, близнецы не теряли времени даром: Филиберто впился зубами в другую руку священника, а Конрадо, изловчившись, пнул его в голень остроносым башмаком.

Перепачканный священник от боли разразился бранью и проклятиями, перейдя на мирской испанский язык, в то время как вся троица окружила его, тыча в него пальцами и покатываясь от хохота.

Грасиан отступил к доске, схватил гибкий, но прочный ореховый прут, который служил ему указкой, и с силой застучал по доске, призывая к порядку и требуя тишины.

Дети со всех ног бросились за парты и, под занавес издевательской выходки, стали прикидываться паиньками, которые в жизни мухи не обидели, но рвущийся безудержный смех мешал войти в роль. Даже Антон не смог сдержать сдавленного смешка.

Во время суматохи выжившая лягушка сбежала через приоткрытую дверь на балкон и предпочла покончить счеты с жизнью, бросившись вниз.

— Достойное поведение для христианских государей! Даже безмозглые уличные бродяжки не ведут себя подобным образом. Берите пример с этого благоразумного мальчика…

Грасиан, как мог, оттер чернила и указал на Антона, который неловко заерзал на своем табурете, вынужденный терпеть взгляды и глумливые гримасы братьев и сестры, адресованные ему.

— Ваши высочества не оставляют мне иного выбора: я вынужден подвергнуть вас строгому телесному наказанию, чтобы вы хорошо запомнили, отныне и навсегда, что не должно терять надлежащего уважения к своему наставнику.

Потом Бальтасар Грасиан с сочувствием посмотрел на невинного Антона и добавил:

— Но так как сегодня мы занимаемся в первый раз, и несмотря на то, что ваши вина и проступки весьма серьезны, я удовлетворюсь тем, что накажу только одного из вас, того, кому выпадет жребий.

Дьяволята плохо поняли, что сказал им Грасиан по-испански, но вполне достаточно, чтобы сообразить: веселье продолжается, и навострили уши.

Клирик ломал голову, как рассудить по справедливости, кому из трех обормотов придется понести наказание. Вдруг он вспомнил, что в одном из глубоких карманов его сутаны лежит новенькая колода карт; он купил ее для сегодняшнего вечера, как и обещал, по просьбе своих приятелей, с которыми частенько — всегда, когда приезжал в Мадрид — резался по четвертушке в фараон или штосе: игры, где ставят на открытые карты, а масть в расчет не принимается. Прошлой ночью он с излишним усердием отдавал должное красному крепленому вину из Йепеса, и его вырвало в самый неподходящий момент, в результате чего игральные карты пришли в полную негодность, а заодно пострадал как всегда элегантный наряд вспыльчивого дона Франсиско де Кеведо, который едва не намял ему бока, но, к счастью, был пьян еще сильнее.

Итак, Грасиан попросил высокородных отроков подойти к учительскому столу и встать рядком, сам сел за стол с яркой, расписанной вручную колодой наготове. Всеми забытый Антон притаился в своем углу.

Наверное, проще всего определить козла отпущения можно было, сдав каждому по четыре карты, как для игры в приму: и тому, кому достанется меньшее количество очков, предстоит отдуваться за всех. Этой игре, основанной не на розыгрыше, а на сверке карт, а также содержавшей начальные элементы покера и являвшейся его предшественницей, Грасиана научили совсем недавно, и он еще не очень хорошо запомнил сложную систему подсчета очков. По этой причине он почел за благо просто раздать детям по четыре карты картинкой вверх, по одной за сдачу, и определять достоинство комбинации, полагаясь на обычное старшинство карт в колоде, а не оценивая номинал карты очками.

Приняв такое решение, отец Грасиан перетасовал колоду, раздал по одной карте каждому ученику и подвел первый итог.

Близнецам пришли валет бастос и двойка копас, Анджелине — королева орос. Проказники переглянулись и пожали плечами, не понимая, что все это значит. Грасиан сдал им по второй карте: шестерка орос, двойка эспадас и четверка копас.

Священнику пришло в голову, что две карты одного номинала — пара двоекимеют некоторую ценность, поэтому преимущество у Конрадо. Близнецы дружно решили, что наставник сошел с ума.

Грасиан сдал по третьему кругу: Филиберто достался второй валет, Конрадо — двойка бастос, а девочке — королева эспадас. Двое имели на руках по тройке, а один — пару. Грасиану показалось, что старшинство комбинаций должно быть следующим: на первом месте тройка двоек; при одинаковом наборе приоритет сохраняется за наиболее высокими по достоинству картами, иными словами, пара королев, например, старше пары валетов.

Четвертая карта станет решающей. Первородный близнец получил вторую шестерку, таким образом он располагал парой валетов и парой шестерок; второму выпала последняя в колоде двойка: четыре двойки. Анджелине пришла очередная королева — четыре королевы.

Бальтасар Грасиан обдумал расклады. Королевы безусловно старше двоек, поэтому каре королев следует присвоить старшинство, затем пойдет каре двоек и на последнем месте — две пары, которые обладают большей ценностью, чем одна, но менее значимы, чем три одинаковых карты.

— Монсеньор Филиберто, карты говорят мне, что вы проиграли, и именно вас ожидает порка розгами.

Грасиан велел Конрадо и Анджелине вернуться за свои парты, и поставил Филиберто рядом. Дети замерли в ожидании.

— Мальчик для порки! Пожалуйте ко мне.

К Антону никогда раньше не обращались подобным образом, но он мигом сообразил, что клирик зовет именно его, боязливо поднялся с табурета и пересек комнату.

— Одно то, что вам не придется претерпеть сие бичевание на плоти своей, должно повергнуть вас в стыд и смущение, — сообщил Грасиан наказанному близнецу. — И то, что я вынужден покарать невиновного за ваше прегрешение, ибо не смею возвысить руку на ваши княжеские седалища, должно послужить вам поводом задуматься, вызвать глубокое раскаяние за содеянное.

Священник спустил с Антона штаны до самых щиколоток, повернул его спиной, заставил опереться руками о стол.

Грасиану все это совершенно не нравилось. Подобная нелепость стала следствием упрямства неаполитанских вельмож: они настаивали на необходимости телесных наказаний, но при этом никто не имел права тронуть волоска на бесценных головах их отпрысков. А иезуит Грасиан, будучи человеком в высшей степени практичным и осторожным, счел неблагоразумным перечить капризам персон, облеченных властью, как бы ни были они несуразны, вроде упомянутого. И он добросовестно выполнял свой долг.

Ореховый прут десять раз просвистел в воздухе, оставив десять красноватых полос на тощих ягодицах мальчика для порки.

Близнецы глазели на экзекуцию, разинув рот от восхищения, глаза Анджелины блестели от возбуждения.

По окончании порки Антон подтянул штаны и возвратился в свой угол. Ребенок не издал ни звука, но по щекам его катились крупные слезы, и он чуть-чуть обмочился.

— Можешь постоять до конца занятий, если хочешь…

Грасиан не особенно гордился собой в это мгновение… Но вскоре мысль о том, что он, благодаря своему находчивому и гибкому уму, изобрел новую карточную игру, принесла ему умиротворение.

Вечером Бальтасар Грасиан поспешил к дружескому камельку, где частенько бывал; общество собиралось на улице Ниньо де ла Гуарда, в нижнем этаже жилища дона Луиса де Гонгоры-и-Арготе, некогда прославленного поэта, а ныне монаха и владельца тайного игорного дома; страсть дона Луиса к азартным играм не являлась секретом при дворе.

Там, после совместного распития вина из Себ-рероса, Грасиан, разгоряченный обильными возлияниями, поведал своим собутыльникам о навеянной основными правилами примы игре, которую он только что придумал, решая свои педагогические проблемы.

На той вечеринке остроумие новой игры восхитило и очаровало не только Кеведо, но далее самого Гонгору, не говоря уж о хромом Понферраде, доверенном управляющем игорным домом поэта. В те далекие времена, когда Понферрада верно служил своему королю, корсарствуя у Антильских островов, голландский пират изувечил его абордажной саблей, так что теперь одну ногу от колена ему заменяла деревяшка.

Доподлинно известно, что они играли до рассвета в простейший покер на четырех картах — число четыре показалось им вполне уместным; а учитывая необычные обстоятельства, которые привели к рождению новой игры, они решили окрестить ее «асоте», то есть — розга.

Известно и то, что великий Кеведо, не поднимавшийся из-за стола даже за тем, чтобы справить малую нужду, и облегчаясь в цветочную вазу, которую ему услужливо подставлял менее великий Понферрада, проиграл состояние, поставив против Гонгоры: каре валетов культераниста в пух и прах разгромило тройку королей консептиста, и это, естественно, только укрепило ненависть последнего к своему сопернику.

Потребовалось еще целое столетие, чтобы пары, двойные пары, тройки и покер, которые выдумал Грасиан (комбинация «кварта» впоследствии получила наименование «масть» или «цвет»), нашли дорогу в Англию, а оттуда — в американские колонии; благодаря добавлению существенно важной пятой карты игра обогатилась могущественным фуллом, разнообразными стритами и спасительным сбросом.

Что касается Антона, мальчика для битья, его работа, «выгодная и важная», как он хвастался на мосту торговцу селедкой, не продлилась и недели.

Княжеские дети Катандзаро постоянно пакостили, а Антон получал за них сполна по первое число, пока язвы на ягодицах не подсказали благую мысль, что пора заменить его другим бедолагой. Протекция Кеведо, одного из вероятных отцов ребенка, при посредничестве его близкого друга Грасиана, не принесла мальчику никакой выгоды, поскольку, нарушив уговор, его развеселая мамаша так и не отдала ему обещанные пол-мараведи за каждую дюжину розог.