"Андрей Башаримов. этюдъ" - читать интересную книгу автора

обыкновенна и столь же обрыдла как и белый день. И отчего-то именно она
служит источником слепого вдохновения, вырывая из бульканья воспаленной
глотки обрывки слов, фраз, запечатлевая литеры на куске обойного рулона. Я
смотрю на нехитрую обстановку конуры, что служит мне пристанищем, на
молчаливое согласие изорванного дивана, на упрямство твердой как камень
подушки, на пустоту геометрии стен. И ничего нет. И никого. А с яркой
журнальной обложки подмигивает и щурится великолепными видами вычурный и
недоступный Милан, - лица рекламных статистов напряжены, взгляд холоден и
встревожен. Словно лицо современного среднерусского богатыря на рекламе
одноименной пельменной продукции в метро: оно естественно лишь миг, до
первого же внимательного осмотра дешевого позерства фигуры,
неестественности гримасы, претендующей на улыбку, прищура рыжих ресниц.
"Все ли безнадежно?" - спрашиваю я у прошлого. Прошлое молчит в ответ. Ему
не нужны вопросы. Оно ушло безвозвратно. Ему никто не нужен. И я обращаю
взгляд на будушее, но и оно хранит молчание ибо еще не наступило. И
наступит ли? Перебежит ли улицу судьбе? Тогда я закрываю глаза. Я чувствую
миг, я слышу его голос. И голос его - сама жизнь. И ветер, с остервенением
бьющийся в окно, кленовые листья цвета золота, вальсирующие в паре с
ветром, что вихрем налетел с залива, и звуки спящего города, и жданный
голос в телефонной трубке, и робкое прикосновение солнца, и стылая
размеренность утра.


Осенняя мозаика.

Сегодня погода погодила с солнцем. Я вповалку отдыхал в луже, грязный и
довольный. Рядом со мною лежала моя девушка. Василиса. "Василиса из
Гондураса", - поддевал я ее, смеясь. Смеха больше не было, была радость и
зловонная жижа. Ковер из падших листьев служил нашей постелью. Украдкой я
таращил на Василису стеклянный глаз: она была прекрасна. Я смотрел на
низкоопрокинутое небо, на голубей, что выклевали глаза прекрасным дням. Мне
было хорошо. Hоги сплелись с корнями, земля обнимала тела. Мы лежали не
шевелясь. Hад Александровским садом неслись обрывки веселой песенки, люди
шагали мимо, шел дождь. Hаши волосы сплелись, руки - заломлены
удовлетворенной тоской. Василиса была бледна. Дождь - скользок и прекрасен.
Птицы молчали. Смеркалось. Hочь пролетела над парком и осыпалась в
предрассветную мглу низким клубящимся туманом. Мы были полны ожидания,
спокойны и неподвижны. Казалось, что это никогда не кончится. Утром на нас
наткнулся дворник. В морге - развезли по разным комнатам. За грязным окном
шел дождь.