"Ольга Баумгертнер. Связующая магия ("Колдовская компания" #2)" - читать интересную книгу автора

она доверяла ей малыша. Думаю, ты не против."

А через год он уж писал мне из первой обители.
"Восстановление обители оказалось долгим делом, - сообщал Ретч. - Но
теперь она словно только что отстроена. Купола вновь украшают стеклянные
крыши, пропускающие свет в зал совета, внешние стены очищены и покрыты
тонким слоем мраморной штукатурки, и теперь обитель похожа на серую
жемчужину среди разбитых вокруг нее садов. Деревца еще молоды, и цветут пока
пустоцветом. Но зато вся обитель пропитана их нежным ароматом. Это радует и
успокаивает нас, поскольку мы все еще пытаемся прижиться друг с другом.
Произошло много конфликтов, но они пока мирно разрешались, и их вроде бы
становиться меньше. Всем нам пришлось учиться сдержанности. Я все время
думаю о тебе и ломаю голову, как ты умудрился прожить со светлыми магами
целых два года." Тут я ощутил явную насмешку Ретча и невольно улыбнулся.
"Пожалуй, потолкую насчет этого с Гастом. Все-таки он большой зануда, когда
дело касается морали. Забавно слушать его, когда он начинает ставить в
пример тебя. Когда, можно подумать, я не знаю своего родного племянника
лучше его." Здесь уж я не выдержал и рассмеялся, и мне так страстно
захотелось увидеть ухмылку Ретча, которая без сомнения образовалась на его
лице, когда он писал эти строки... увидеть Гаста и ощутить его крепкое
рукопожатие... увидеть малыша, прижать его к себе и... Мой смех резко
оборвался, и я, стиснув зубы, упал на Шэда, зарывшись лицом в его густой
гриве. Книжка выпала из рук, а разбуженный Шэд удивленно заворчал, умудрился
вывернуть шею и добраться языком до моего лица. Я выпустил его и, дрожа,
закричал в утренние бездушно-белые облака на бледном небе.
- Ненавижу тебя! Ненавижу!
Я опрокинулся навзничь на мокрую от росы траву, ощущая под ладонями ее
острые жесткие края и холодную влагу. Я и сам не знал, кому предназначался
мой крик, то ли Игниферосу, то ли его мертвому брату. То ли им обоим. Но ту
боль, которую я испытывал, я никогда бы не забыл и никогда не простил бы...
Шэд, испуганно приникнув к земле, прижимая уши подполз ко мне, осторожно
прошелся языком по моей руке, а потом вновь добрался до щеки.
- Все хорошо, Шэд, - прошептал я, охватив его за шею одной рукой и
трепля другой косматую голову.
Я поднялся и, разведя костер, взялся за приготовление завтрака. Заварил
травяной чай из найденных неподалеку тимьяна с душицей, съел немного
зачерствевшую булку и несколько кусочков таявшего на языке засоленного, с
жемчужными прожилками сала мяса. Шэд жевал сочную траву. Солнце между тем,
наконец показавшееся из-за холма, разогнало утренние сумерки и тени. Роса
понемногу испарялась, заструившись тонкими ручейками тумана с пригорка, на
котором мы остановились на ночлег. Где-то в покрытых высокими травами холмах
звонко запела какая-то пташка, а на ухо Шэда уселась стрекоза,
поблескивающая сапфировым хитином. Он мотнул головой, отгоняя ее, и на миг
замер, зажмурившись в золотых, чуть затуманенных утром лучах. Я вытянул руку
и синяя нитка уселась на бугорок ладони, вращая огромными сине-зелеными
глазами и блестя чуть подрагивающими от ветерка хрупкими прозрачными
крылышками.
- Похожа на тех, что водятся на заливных лугах неподалеку от Мидла, -
пробормотал я.
Шэд потянул к стрекозе свой любопытный нос, и она легко ускользнула в