"Эрве Базен. Змея в кулаке (Книга первая трилогии "Семья Резо") [H]" - читать интересную книгу автора

выдали ее за первого попавшегося жениха. Ничего больше я не знаю о ее
молодости, которая ничуть не оправдывает нашу молодость. Отец мой любил
подругу юности, молоденькую протестантку, но академик Рене Резо бдел, и
отец женился на большом приданом, которое позволило ему жить по-княжески
до того дня, когда господин Пуанкаре произвел девальвацию. От этого
супружеского союза, ставшего для Резо необходимым ввиду их бедности,
родились один за другим три сына: Фердинан, которого называйте Фреди или
Рохля, Жан, то есть я сам - меня именуйте как угодно, но если кто посмеет
воскресить мое прозвище Хватай-Глотай, тот получит по морде; наконец,
Марсель по кличке Кропетт. За сим, как мне говорили, последовало несколько
выкидышей, я думаю об этих недоношенных Резо с некоторой завистью, ибо им
посчастливилось остаться в стадии зародышей.
В лето от Рождества Христова 1922-е, когда я задушил гадюку, нас с
Фреди доверили попечению нашей бабушки. "Доверили" - тут скорее эвфемизм.
Энергичное вмешательство старухи бабушки, которую нам не разрешалось
называть "бабуся", хотя сердце ее было достойно этого плебейского
ласково-уменьшительного имени, спасло нас от мучений, оставшихся для нас
неведомыми, но, несомненно, жестоких. Я представляю себе бутылочки с
молоком, разбавленным грязной водой, сопревшие мокрые тюфячки и истошные
вопли младенцев, которых никто не укачивает... Ничего в точности я не
знаю. Но у молодой матери не отнимают детей без серьезных оснований.
Наш младший брат Марсель не входил в число питомцев бабушки. Он родился
в китайском городе Шанхае, куда мсье Резо по его ходатайству назначили
профессором международного права в Католическом университете общества
"Аврора".
В разлуке с родителями мы познали недолгое счастье, иногда нарушаемое
карами в виде лишения сладкого, шлепков и приобщением к суровым
мистическим порывам.


Да, должен откровенно признаться, что с четырехлетнего до восьмилетнего
возраста я был святым. Нельзя безнаказанно жить в преддверии неба, в
обществе чахоточного аббата, освобожденного по состоянию здоровья от
обязанностей священнослужителя, в соседстве с писателем, понаторевшим в
душеспасительных сочинениях, и бабушки, старухи, умилительно строгой по
части Священного писания, да еще целой кучи кузенов и тетушек, более или
менее причастных к какому-нибудь монашескому ордену, ничего не смыслящих в
математике, но чрезвычайно сведущих в двойной бухгалтерии отпущения грехов
(откроем кредит душам, пребывающим в чистилище, дабы сии вновь избранные
занесли моления наши в свой дебет и заплатили нам предстательством за нас
перед богом).
Я был святым! Мне крепко запомнилась некая тесемочка... Что ж, я не
побоюсь выставить себя в смешном виде. Надо же вам вдохнуть благоухание
моей святости, которой, однако, мне не довелось сохранить до гробовой
доски.
Этой тесемочкой была перевязана коробка шоколада. Шоколад, надо
полагать, не был отравлен, хотя его прислала мадам Плювиньек - кажется,
следовало сказать "бабушка", - все еще красивая дама, супруга сенатора из
Морбиана. Шоколад посылался по этикету родственных чувств трижды в год: на
Новый год, на Пасху и каждому из нас на именины. Мне разрешалось съедать