"Эрве Базен. Встань и иди" - читать интересную книгу автора

Внезапно ее голос меняется, пальцы судорожно сжимаются, с лица сходит
глуповатое выражение, оно становится выразительным. Она энергично
выступает "за". За страсть. Против розовой водицы, против сюсюканья
киношников.
- Они не имели права упрощать сюжет. Кончится тем, что из
коммерческих соображений в кино будут выставлять любовь в смешном свете.
"Любовь!.." Ее выдает манера произносить это слово. Не с большого
"л", но слог "бовь" она чуть ли не поет, томно и с горячностью кликуши.
При этом у нее глаза богомолки, ужаснувшейся кощунству. Как это ни
удивительно, Катрин сентиментальна. Так глубоко сентиментальна, что
способна впадать в сентиментальность автоматически. Синий цветок (есть три
категории дочерей Марии: синий цветок, синий чулок, синий шнурок "Синий
шнурок - знак отличия, выдаваемый победителю на конкурсе поваров; в
переносном смысле - искусная кухарка."), такой синий, что он упорно не
желал попадать в букет. Здесь, как и с Нуйи, требуется ремарка: вот он,
скрытый уголок души. Но этот случай гораздо более горестный. Она почитает
именно то, что в ней самой растрачено попусту.
- Восемь часов! Я бегу. Когда мы увидимся?
- Как можно скорей.
Так будет лучше всего - этот умишко нуждается в подхлестывании. Я ее
провожаю. У дверей Кати переходит к излиянию чувств: чмок в. правую щеку,
чмок в левую. Боюсь, что это ей не труднее, чем почтовой служащей
поставить штемпель, и едва она повертывается ко мне спиной, как я вытираю
щеку. Я возвращаюсь в "первозданный хаос" совсем согнувшись. Я уже не стою
прямо и совершенно вертикально, как мои костыли. Если говорить откровенно,
то кто же из нас двоих... кто кого расшевелил?

13

Настал черед Паскаля.
На этот раз у меня не было такой свободы действий, как с Люком,
Сержем или Кати. Со времен "Жан-Жака Руссо" он в отличие от многих других
товарищей моего брата никогда не бывал у нас в доме. Он был облечен саном,
который делал его особу "священной", окружал барьером обязательств, держал
людей на расстоянии. Чтобы подцепить его на крючок, мне пришлось
маневрировать три недели и нанести ему четыре визита кряду.
Когда я в первый раз вырвалась на улицу Пиренеев, - Беллорже жил там
неподалеку от церкви Шаронн, - он совещался с десятком молодых людей. Он
вышел, оставив дверь приоткрытой, что позволило мне разглядеть письменный
стол, какие бывают в конторах дельцов, над ним - простое деревянное
распятие, а вокруг - плетеные кресла. Торопящийся и явно смущенный Паскаль
извинился, что не может меня сейчас принять, и без обиняков спросил о цели
моего визита. Не могла же я ответить ему напрямик, что этой целью в
некотором роде является он сам. Излишняя поспешность ни к чему хорошему не
приведет. Не располагая достаточным временем и считая, что лучше уж сойти
за надоеду, нежели за сумасбродку, я рассказала ему вкратце о Нуйи, Клоде,
взаимной помощи, об ОВП... Паскаля, казалось, это позабавило. И, быть
может, успокоило. А также несколько разочаровало.
- Посмотрим, - уклончиво сказал он. - Мы вернемся к этому разговору.
Я сталкиваюсь со множеством людей.