"Юнас Бенгтсон. Письма Амины " - читать интересную книгу автора

достает его, только когда к нему приходят родственники пациентов, - разобью
им оконное стекло, и - только меня и видели.
Я сделал все возможное, чтобы меня выписали. Последние несколько
месяцев я много работал. Когда начинался приступ, я прятался в туалете.
Кусал одеяло, чтобы не кричать. Следил за тем, как хожу, как ем, говорю.
Усаживался, закидывал ногу на ногу, осознавал и признавал, сначала неохотно,
но затем им удалось меня убедить. Меня потрепали по плечу, все были рады: их
система работает, они могут больше, чем просто пичкать нас лекарствами.

Микаель постучал в дверь кабинета Петерсона, тот открыл. Я вошел.
Прежде чем закрыть за собой дверь, Микаель показал мне два скрещенных
пальца. Петерсон стоит ко мне спиной и смотрит в окно. Здесь все расположено
на первом этаже, так что найдешь открытое окно - не разобьешься. За окном -
лужайка. Петерсон любит на нее поглядеть, прежде чем разговаривать с нами,
психами. Он поворачивается ко мне и улыбается. Не какая-нибудь там широкая
улыбка, просто усталое дружелюбие. Затем садится за большой, темного дерева
письменный стол.
- Присаживайся, Янус.

Два шага вперед, я выдвигаю стул, аккуратно, так, чтобы не слишком
греметь. У меня влажные ладони. Опускаюсь на стул, пододвигаю его под себя.
Все под контролем. Смотрю на полку, на справочник в кожаном переплете. Если
что, сначала выбью ему зубы, а потом разобью окно.
Петерсон пару раз сухо и отрывисто кашляет, прикрыв рот тыльной
стороной руки.
- Мы собирались поговорить с тобой о выписке, Янус...
Петерсон так и не смог избавиться от шведского акцента. Когда он
устает, его практически невозможно понять. Двадцать лет он работает в Дании.
У него жена-датчанка, взрослый сын, может, даже внуки, но от акцента ему
никуда не деться. Эмигрант хренов. Луком небось весь подъезд провонял.
Петерсон - дружелюбный мужчина, с добрым лицом, с отрешенным, будто не
от мира сего, взглядом. Не ему же приходится нас привязывать, драться с
нами, подтирать за нами в коридорах. В темно-каштановых волосах отдельные
седые вкрапления, побрит небрежно. Знающий, должно быть, врач. Но только не
здесь, в других местах: на конференциях, совещаниях.
- Ну как, не передумал, хочешь, чтобы я тебя выписал?
Я спокойно киваю, рассчитанным движением наклоняю и снова выпрямляю
голову. Голова должна сидеть прямо, не клониться вправо или влево, не
свисать на грудь: нас, шизофреников, всегда можно узнать по тому, как мы
держим голову.
Петерсон вынимает из кармана клетчатой рубашки очки для чтения и
склоняется над лежащими на столе бумагами.
- Да, вижу, у тебя колоссальный прогресс...
Он снова снимает очки и смотрит на меня отсутствующим взглядом:
- Сколько тебе лет, я забыл?
- Двадцать четыре. Мне двадцать четыре года.
- И ты хочешь, чтобы я тебя выписал...
Киваю и выравниваю голову. Он смотрит на меня испытующе:
- Как думаешь, справишься?
- Да.