"Александр Бек. Новое назначение" - читать интересную книгу автора

- Наконец к нам заглянули! Только что звонил Павел Георгиевич (таково
имя-отчество министра), сказал, что скоро будет. Проходите, Василий
Данилович, располагайтесь у него.
- Нет. Пока тут поброжу, потолкую с тем, с другим.
- Может быть, кого-нибудь вам пригласить сюда?
- Зачем? Сам отыщу.
И все же он входит в кабинет, шагает по ковру серо-желтых тонов. При
Онисимове тут не было ковров, Александр Леонтьевич их относил к предметам
роскоши, которые неуклонно изгонял из своего обихода. Но требовал
наващивать, натирать светлый паркет до зеркального блеска, до сияния. И
этим еще не довольствовался: по его велению паркет ежегодно циклевали. Ни
в одном уголке пол тогда не был тускловатым, сверкал столь же
безукоризненно, как и весь тот обнаженный паркетный простор. Теперь же
появился и ковер, в меру лоснится и паркет, но поражающий строгий блеск
уже исчез.
Василий Данилович подходит к столу, приостанавливается. На стене еще
висит оставшаяся тут со времен войны географическая карта. Можно различить
чуть заметные проколы, - сюда в страшные месяцы 1941 года нарком Онисимов
собственной рукой втыкал булавки со значками, отмечая передвижение
эшелонов, что эвакуировали, вывозили на Восток южные заводы.
Эта карта, испещренная вереницами флажков, висела здесь и в тот
памятный вечер, когда над Москвой впервые появились гитлеровские
бомбардировщики. Василий Данилович тоже находился тогда тут, в этом
кабинете, приглашенный на совещание к Онисимову. Внезапно завыли сирены
воздушной тревоги Онисимов, как ни в чем не бывало, даже не покосившись в
сторону наглухо зашторенных окон, по-прежнему вел заседание, не прерывал
дела. Загремели выстрелы зениток. Донеслись тяжелые взрывы сброшенных
авиабомб. От близкого удара содрогнулось здание, задребезжали стекла.
Онисимов сказал:
- Потушим-ка свет. Посмотрим, что творится. Он сам выключил настольную
лампу, была быстро погашена и люстра. Тьма завладела кабинетом. Онисимов
распахнул окно. Неверные отсветы скользнули по лицам. Прожекторные лучи
шарили в небе, разноцветный пунктир трассирующих пуль уходил ввысь,
красноватые разрывы возникали в вышине.
Александр Леонтьевич молча стоял у окна, наблюдая. Некоторые подошли к
нему, другие держались поодаль. Челышев сказал:
- Вы, Александр Леонтьевич, смельчак. А я, признаюсь, трус. Пойду в
убежище.
И зашагал из кабинета. Никто не осмелился за ним последовать.
А впоследствии... Впоследствии случались и еще испытания мужества.
Старик академик садится к столу в одно из удобных кресел у Онисимова и
кресла, помнится, были пожестче, - раскрывает папку, проглядывает бумаги.
На глаза попадаются и письма этого, черт его дери, Лесных. Вот как
пошутила жизнь Невеселая шутка. Василий Данилович не забыл: в тот далекий
час странная дрожь затрясла, пальцы Онисимова. Тогда, собственно, и
развернулась вся эта невероятная история внезапного возвышения, а затем и
падения инженера Лесных - одна из драм отошедшего времени, записанная в
дневниках Челышева.