"Александр Альфредович Бек. В последний час " - читать интересную книгу автора

ранило двух писарей. От этой же проклятой бомбы пострадал и комиссар.
В блиндаж, где помещался командный пункт полка, они вошли втроем:
Костромин, Щупленков и Ермолюк - политрук, прибывший с пополнением,
пожилой, грузноватый человек в очках.
Сев на широкий дощатый помост, щедро устланный ветками ели, Костромин
с усилием положил на этот настил неповоротливую, забинтованную ногу и
продолжал разговор с политруком.
- Всегда ищите, выделяйте лучших, - наставлял комиссар. - Поднимайте
их, показывайте их всем. Не только проповедуйте мужество, но и заражайте
мужеством.
Ермолюк смущенно улыбался. Ему, впервые попавшему на фронт, пока
очень смутно представлялось, каким образом он, неловкий, близорукий
человек, будет заражать мужеством. Поняв смущение Ермолюка, Костромин
сказал:
- Запомните, дорогой Ермолюк: не тот герой, кто не боится и идет, а
тот герой, кто боится, но идет.
Щупленков стоял неподалеку. Горевшая без стекла керосиновая лампа
едва освещала его.
- Заявления в партию есть? - спросил Костромин другим тоном.
Ермолюк ответил, что несколько человек хотели вступить в партию, но у
них пока нет рекомендаций.
- Передайте им, - сказал Костромин, - что завтрашний бой будет для
них рекомендацией. На фронте человек проверяется в бою. Так и скажите
каждому, обязательно лично каждому, и обязательно при всех. Как их
фамилии?
Он достал карандаш и записную книжку. Ермолюк перечислил несколько
фамилий, потом взглянул на Щупленкова:
- И он тоже... Щупленков, ведь ты хотел подавать в партию?
- Да... Хотел...
Костромин посмотрел на Щупленкова, но лицо комсомольца было скрыто в
полутьме.
Отпустив Ермолюка, Костромин усадил нового писаря за стол, поближе к
лампе. Голубые глаза юноши были серьезны. "Чего я? Хорошие глаза", -
подумал Костромин.
Он придвинул койку, перелистал записную книжку и сказал:
- Черт возьми, сколько накопилось! Сделаем сначала, Щупленков, самое
главное. Пишите: "Сводка Информбюро Талгарского полка".
Стараясь устроиться поудобнее, Костромин подгреб еще хвои под
забинтованную ногу и привалился спиной к бревенчатой стенке блиндажа. Сняв
шапку, ероша русые густые волосы, комиссар стал диктовать. Впрочем, слово
"диктовать" здесь не вполне уместно. Он сам сразу сказал это писарю:
- Вы не старайтесь все записывать. Главное, поймите. Сейчас делайте
пометки. Потом обработаете и принесете мне. - И добавил не без тщеславия:
- Если ко мне писарь попадает, знаете, кем он у меня становится?
Писателем!
В блиндаже продолжалась обычная фронтовая жизнь: у телефонов сидели
дежурные связисты: командир полка работал над подготовкой завтрашнего боя,
разговаривая по телефону или вызывая нужных людей. Во всем этом принимал
участие Костромин; он бегло расспрашивал, распоряжался, но, положив
трубку, неизменно поворачивался к писарю, возвращался к делу, которое тоже