"Александр Альфредович Бек. Талант (Жизнь Бережкова) (Роман) " - читать интересную книгу автора

его как на загадочной картинке.
Поставив мотоциклет, Бережков быстро зашагал по поляне. Я шел за ним
и вдруг совсем близко различил два увязших огромных ржавых колеса,
напоминающие чем-то пароходные, высотою чуть ли не до макушек леса. Да,
передо мной был словно остов странного, фантастического парохода. Я
различил короткий, клинообразный, как у ледокола, нос и округлую, тоже
массивную корму.
Еще несколько шагов, и я мог взяться за колесо рукой. Слой рыжей
ржавчины легко отломился и раскрошился в моих пальцах. Толстые железные
плицы виднелись лишь в верхней половине колес; внизу их скрывал молодой
березняк. Задний каток почти целиком ушел в почву; там возвышался лишь
твердый замшелый горб.
На всем "нетопыре" не сохранилось ни единой гайки. Все, что можно
было отвинтить, сбить или оторвать, было отвинчено, сбито и унесено. И все
же стальная махина уцелела.


5

Вот история, рассказанная Бережковым перед нашей поездкой на
мотоциклете.
Помню, он прошелся по комнате, сосредоточиваясь, потом
многозначительно поднял указательный палец и, сдерживая шутливую улыбку,
приступил к повествованию.
- Вся грандиознейшая эпопея, - сказал он, - которую я вам сегодня
изложу, началась с того, что в один прекрасный день, осенью тысяча
девятьсот пятнадцатого года, куда-то исчез Ганьшин. Это, как вы, надеюсь,
не забыли, мой двоюродный брат, мой репетитор по математике, мой друг, а
потом...
Внезапно Бережков оборвал себя на полуслове и воскликнул:
- Нет!.. Все зачеркните. Такое начало не годится. Исчезновение
Ганьшина пойдет у нас второй главой. А первую назовем так: "Ладошников".
Прошлый раз я что-нибудь говорил вам о Ладошникове? Ничего? Черт возьми,
ужаснейшее упущение... Но мы сейчас это поправим. Я был еще учеником
реального училища (правда, перешедшим уже в последний класс), когда
познакомился с Ладошниковым. Как вам известно, летние каникулы я обычно
проводил у того же Сергея Ганьшина или, говоря точней, пользовался
гостеприимством моей тети, его матери, которая учительствовала во
Владимирской губернии, неподалеку от усадьбы профессора Николая Егоровича
Жуковского. О Жуковском вы уже кое-что от меня слышали.
- Пока очень мало.
- О, про Николая Егоровича можно рассказывать без конца.
Улыбаясь, Бережков посмотрел на большую фотографию, которая висела на
стене. Там был снят во весь рост Николай Егорович Жуковский, грузный
седобородый профессор в широкополой шляпе, в болотных сапогах, с
охотничьей двустволкой и собакой, - отец русской авиации, как он назван в
декрете, подписанном В. И. Лениным. Глаза даже на фотографии казались
ясными и зоркими.
- Мне привелось видеть Николая Егоровича, - произнес Бережков, глядя
на портрет, - еще с совершенно черной курчавой бородой. У меня это