"Фрэнсис Бэкон. Великое восстановление наук. Разделение наук" - читать интересную книгу автора

При этом мы даем не только историю тел, но сочли, сверх того,
необходимым требованием для нашего усердия отдельно составить также историю
самих качеств (мы говорим о тех, которые могут считаться как бы основными в
природе и на которых явно утверждены начала природы как на первичных
претерпеваниях и стремлениях материи, а именно о плотном, разреженном,
теплом, холодном, твердом, жидком, тяжелом, легком и многом другом).
Что касается тонкости, мы стараемся изыскать гораздо более тонкий и
простой род опытов в сравнении с теми, которые ныне встречаются. Мы выводим
из тьмы и обнаруживаем многое, что никому не пришло бы на ум исследовать,
если бы он не устремился верным и прямым путем к нахождению причин; ибо сами
по себе эти опыты не приносят никакой пользы, так что совершенно ясно, что
их ищут не ради них самих, но они имеют такое же значение для вещей и
практики, какое имеют для речи и слов буквы алфавита, которые, будучи
бесполезны сами по себе, тем не менее составляют элементы всякой речи.
В выборе же опытов и того, что мы рассказываем, мы позаботились о
людях, как мы полагаем, лучше, чем те, кто до сих пор занимался естественной
историей. Ибо мы принимаем все лишь в случае очевидной или по крайней мере
усматриваемой достоверности, с величайшей строгостью; так что мы не приводим
ничего прикрашенного с целью вызвать удивление, но все, что мы рассказываем,
свободно и очищено от сказок и суетности. Более того, некоторые
распространенные и прославленные выдумки (которые вследствие какого-то
странного попустительства получили силу и укоренились на протяжении многих
веков) мы особо упоминаем и клеймим, чтобы они больше не вредили наукам. Ибо
если сказки, суеверия и выдумки, которыми няньки дурманят детей, серьезно
извращают их умы, как это разумно заметил кто-то, то и нас это же
соображение заставило приложить старание и даже боязливую заботу, чтобы
философия, коей как бы младенчество мы воспитываем в естественной истории,
не привыкла с самого начала к какой-либо суетности. При этом для каждого
нового и несколько более тонкого опыта, хотя бы (как нам кажется) надежного
и заслуживающего доверия, мы все же присоединяем, ничего не скрывая,
описание способа, которым мы производили опыт, чтобы люди, узнав, как
обосновано каждое из наших положений, видели, какая в чем может скрываться и
корениться ошибка, и побуждались к более верным и более изысканным
доказательствам (если таковые имеются); наконец, мы повсюду рассыпаем
напоминания, оговорки и предупреждения и в своих опасениях прибегаем чуть ли
не к заклинаниям, чтобы устранить и отбросить все ложные представления.
Наконец, зная о том, как опыт и история округляют острие человеческого
ума, и о том, как трудно (в особенности для умов или слабых, или
предубежденных) с самого начала привыкнуть к общению с природой, мы часто
присоединяем свои замечания как некие первые обращения и наставления и как
бы окна из истории в философию, чтобы в этом был для людей и залог того, что
они не всегда будут оставаться в пучинах истории, и чтобы тогда, когда мы
дойдем до дела разума, все было более подготовлено. При помощи такого рода
естественной истории (какую мы описываем) мы считаем возможным создать
надежный и удобный доступ к природе и доставить разуму доброкачественный и
хорошо подготовленный материал.
После того как мы и разум укрепили самыми надежными средствами помощи и
поддержки и со строжайшим отбором составили правильный строй божественных
дел, не остается, казалось бы, ничего иного, как только приступить к самой
философии. Однако делу столь трудному и рискованному необходимо еще