"Людмила и Александр Белаш. Перепись 1769 года" - читать интересную книгу автора

благодать. Словно принял опийной настойки.
- Вот видите, как легко понять друг друга, если быть благоразумным. Я
не сержусь на вас, мэтр Лерон - вами руководил священный долг подданного.
Берегите здоровье и помните - нет хуже болезни, чем служебное рвение: Но
мы чересчур много говорим о делах! Давайте о прекрасном - о стихах, о
музыке, о живописи!..
Дирк испугался, как бы лейтенант не приказал ему беседовать о живописи.
Двух слов не свяжешь и стыда не оберёшься! а не угодишь своим простецким
разговором баронессе - пальцем ткнёт, и куском подавишься. Ох и сила у
неё! инспектора срубила, как былинку.
В голове Лионеля замелькали полотна Греза и Буше, обрывками понеслись
строфы Мальфилатра из поэмы "Нарцисс на острове Венеры", какие-то идиллии
и пасторали.
Мэтр Лерон, невежа-буржуа, получил по заслугам - кому вздумал грозить
драгунами!
Нет, милейший инспектор, так крепостей не берут. Планомерная осада и
тонкий подход. Не может быть, что баронесса равнодушна к ухаживаниям -
будь ей всё равно, предстала бы морщинистой и дряхлой. А значит:
Выбирая в уме между стихами о проказах нимф и сатиров и теми, что
описывают шаловливых дев и вертопрахов-удальцов, Лионель заговорил так:
- Вы слышали историю о праведной отшельнице, что посвятила себя Господу
и зареклась до гроба не:
Он не сомневался в успехе. Руководство отрядом можно поручить Дирку -
это надёжный служака, он не подведёт. Оставить при себе денщика и
задержаться в Гартенхале дней на несколько. Позже это можно объяснить
ротмистру нездоровьем.
Приступ лихорадки, жар - сердечный жар!.. понадобилось провести
сколько-то времени в постели. Беатрикс, как бы не изображала неприступную,
расположена к нему - допустила ночью к себе в спальню, доверилась в
сокровенном. Ещё одно усилие, и она уступит.
Но тут вскочил со стула Рено.
Он полностью, всем существом уразумел, что сказки о Счастливой Госпоже
- правда.
Она светла и милосердна, она - само совершенство. Она так добра, что
отпускает их на волю, словно птиц из клетки в богородицын день. Это
последнее обстоятельство и было для Рено больней всего; если ночью он
страшился оказаться её пленником и вечно унывать в туманных стенах, откуда
нет выхода, сейчас он боялся, что его выгонят, как сорванца, без спроса
забравшегося на барскую кухню - выпроводят взашей, не дав надышаться
сладостью, разлитой в воздухе, не дав насытить взор великолепием,
вышвырнут в постылую обыденность, где слякоть, дождь и вечная казённая
работа. Представить себя изгнанным из Гартенхаля, лишённым счастья видеть
Госпожу, было нестерпимо.
- Ваша милость! - воскликнул он почти с отчаяньем. - Позвольте мне!..
- Сьер секретарь, - сквозь зубы потребовал Лионель, чью речь перебили в
самом начале, - сядьте на место!
- Нет, пусть он скажет, - настояла баронесса. - Граф, сказку об
отшельнице я знаю; может, этот юноша нас позабавит.
- Ну, если вам угодно: - Лионель с ненавистью смерил глазами
нескладную, худую фигуру секретаря. Шут гороховый. Нос как у цапли, патлы