"Владимир Николаевич Беликов. Война: Впечатления деревенского подростка " - читать интересную книгу автора

послышались команды, заурчали моторы. Вся эта серо-зеленая кавалькада
двинулась на Арельск и дальше. У церкви остались масляные пятна, обрывки
газет, пустые консервные банки, окурки. Сама церковь внутри была
использована как уборная. [487]
Поскольку немцы не стали жечь деревню, то ночевали мы одетые и обутые,
в доме. Спали вполглаза. Мама несколько раз выходила то на улицу, то во
двор. Получается, что нет худа без добра, так как, если бы мы дрыхли, могла
бы случиться крупная неприятность. И не из-за немцев, а из-за меня... Днем я
в сарайке колол дрова. Один березовый чурбак оказался гнилым насквозь. Гниль
светло-коричневая, плотная, похожая на глину. Усомнившись, будет ли она
гореть, я на торце полена наковырял этой "глины" и спичкой попытался зажечь.
Раз, другой. Нет, тлеет и тут же гаснет. Поплевав на это место, тщательно
растер горелое. Дрова сложил посреди сарая небольшим "колодцем" для
просушки.
И вот ночью мама в свой очередной выход во двор заметила в сарае огонь.
Подкралась, заглянула. Батюшки! Стоит посредине поленница и, весело
потрескивая, разгорается, как в печке!..
Замок на сарае не запирался, а висел так, "для блезиру". Мама стала
выкидывать горящие поленья, потом побежала [488] в дом, нас подняла. С
помощью нас и ведра воды очаг загорания был быстро ликвидирован. Потом мама
все допытывалась: "Это твои штучки?" А я никак не мог себе представить, что
это от моего эксперимента, и поэтому твердо отвечал: "Ну что ты, мам! Что я,
с ума сошел, что ли?" Порешили на том, что это происки фашистов, которые
неизвестно зачем (может, просто для смеху) подбросили в наш сарай какую-то
"зажигалку".


* * *

Не успели прийти в себя, как через пару дней опять появились немцы, на
этот раз кавалерия, расположились по хатам. Прихожу домой - они и у нас.
Пять человек, аж в хате тесно. Смотрим на них со страхом и любопытством.
Вроде люди как люди. Только форма чужая и лопочут непонятно... Вносят со
двора солому, стелют вдоль стены, накрывают серыми одеялами, раскладывают
свое имущество.
Расположились, как дома. А мы тут вроде и ни при чем... Топится печь,
воду греют. Потом, заголившись до пояса, по очереди полоскаются в нашем
корыте. Потом один пошел куда-то, в длинном круглом бачке с крышкой принес
горячий кофе. Уселись за стол ужинать. Консервы, хлеб, в вощеной бумаге
что-то вроде сыра.
И только за трапезой обратили внимание, что, кроме них, в доме еще есть
люди, смотрят на них. Оживились, заговорили; один, чернявый, зыркнул глазами
недобро. Молодой белобрысый немец почему-то очень развеселился, поманил меня
пальцем: "Ком!" Достал из кармана толстую бумажную трубочку, протянул мне:
"Ам-ам! Бонбонс!" В трубочке оказались большие белые таблетки, вроде нашей
теперешней аскорбинки. Что это? Конфеты, что ли? "Я-я! Конфект! Эссен!" И
опять засмеялся.
Ой-ой! Мы никогда в жизни не видали сразу столько денег! Немцы из своих
сумок повытаскивали кучи советских денег, в основном сторублевок. Мятые,
обгорелые. Каждый сел над своей кучкой, расправляет бумажки, пересчитывает,