"Генрих Белль. Завет " - читать интересную книгу автора

этих людей посылают на смерть или на смертоубийство, а люди от этого малость
дичают, даже здесь, где, слава богу, пока что никто никого не убивает. Если
же вдобавок этих героев почти не кормить, они дичают вдвойне. А к ним между
тем цепляются с какими-то уставами и предписаниями, требуя от них большей
кротости, чем даже от штатских. Больше честности, достоинства, готовности к
самопожертвованию, о которых они и на гражданке-то не слишком много знали.
Им запрещают воровать и грабить, но при этом держат впроголодь. Вот оно -
типично немецкое слюнтяйство. Они распинаются, произносят неистовые речи,
они грозят весь мир покорить, вопят о революции - и готовы в штаны наделать
от страха за свою добрую репутацию, едва только несколько солдатиков
где-нибудь витрину кокнут, чтобы прихватить батон колбасы или пару рубашек.
Вы меня понимаете?
В ответ я только кивнул, пораженный его очередной рискованной
откровенностью.
- Далее, - воскликнул он, - далее! Раз уж об этом зашла речь,
выговорюсь до конца. Бог ты мой, что делать, на бойне льется именно кровь, а
кто не выносит вида крови, пусть перестанет есть мясо. Мародерство, на мой
взгляд, абсолютно законное право всякого солдата. Либо не делайте их
солдатами, либо не запрещайте мародерство. А вся эта прекраснодушная
болтовня пошла от бредовой романтической идеи народного воинства. Но солдат,
черт возьми, это профессия, ей можно обучиться, как всякой другой. И если
вас вынуждают ей обучаться, - а всех этих славных ребят именно вынудили, -
что же потом удивляться, что они в итоге стали солдатами? Ну да ладно, - он
направился к своей койке, - надеюсь, они мой намек поняли и сделают все так,
чтобы я ничего не заметил. А вы можете идти, только не забудьте про нашего
барана.
Карта, полученная мною от фельдфебеля, оказалась надежной. За
перекрестком, от которого я обычно сворачивал к канцелярии, мне предстояло
еще немного проехать по прямой и потом свернуть направо. В этих местах
некоторые дороги уже считались опасными. Они петляли здесь между топями, что
поблескивали черными проталинами воды, исполненные зловещего покоя. Дважды я
пересек излучину ручья и, проехав еще минут пять, слегка забеспокоился, не
обнаружив на своем пути примет человеческого жилья. Но, миновав небольшой
лесок, увидел наконец одинокий домишко. Судя по моим прикидкам, на карте это
место значилось как Даваль. Поскольку едва ли не во все крестьянские дома на
свете полагается заходить с заднего крыльца, я заехал во двор и, едва я
свернул за угол, взору моему открылась на редкость мирная картина:
темноволосая женщина сидела над корзиной и лущила горох; рядом мальчик лет
четырнадцати ей помогал, сам же хозяин сидел неподалеку и курил трубку.
Очевидно, я нарушил их мирную повседневную болтовню. Их смех умолк, как
только я бесшумно выкатил из-за угла и затормозил прямо перед ними на
песчаной дорожке. Женщина, заметив меня, даже слегка вскрикнула, мужчина
молча повернулся в мою сторону, а парнишка уже с интересом разглядывал знаки
различия у меня на рукаве.
- Добрый вечер, - поздоровался я. - Простите, это ведь Даваль, я не
ошибаюсь?
Они растерянно переглядывались. Видимо, ожидали от меня совсем
другого - реквизиции или еще чего-то в том же духе. Поэтому я добавил:
- Мне надо в Тюльби.
- Туда, - буркнул мужчина и ткнул трубкой в восточном направлении.