"Генрих Белль. Смерть Эльзы Басколет ("Город привычных лиц" #12) " - читать интересную книгу автора

все-таки ухитрился наполнить бутылку и заткнуть ее пробкой, и тогда я
повторил еще раз то, что уже раз сказал, как только открыл дверь, я тихо
сказал: "Доброе утро", но мне никто не ответил. Басколейт поставил бутылку
на прилавок - я увидел его лицо, бледное, небритое, - и сказал, обращаясь к
женщине:
- Моя дочь умерла, Эльза...
- Я знаю, - раздраженно сказала женщина, - знаю вот уже пять лет. Еще
мне дайте песку для чистки посуды.
- Моя дочь умерла, - повторил Басколейт. Он вновь поглядел на женщину,
словно сообщил ей новость, поглядел с беспомощным отчаянием, но она сказала:
- Килограмм развесного.
И Басколейт выдвинул из-под прилавка темную лохань, разрыхлил песок
жестяным совком и принялся дрожащими руками накладывать желтоватые комочки в
серый бумажный кулек.
- Моя дочь умерла, - сказал он.
Женщина промолчала, а я огляделся вокруг и ничего не обнаружил, кроме
запыленных пакетов макарон, бочонка с уксусом, из крана которого медленно
падали крупные капли, лохани с песком и плаката, изображающего белобрысого
улыбающегося мальчишку с куском шоколада, которого уже давным-давно нет.
Женщина поставила бутылку в сетку, туда же сунула кулек с песком, кинула на
прилавок несколько монет и направилась к двери; проходя мимо меня, она
постучала себя пальцем по лбу, подмигнула мне и усмехнулась.
Я думал о многом - о том времени, когда был еще настолько мал, что
только на цыпочках дотягивался до прилавка, а вот теперь я с легкостью гляжу
поверх стеклянного ящика из-под конфет с броским названием кондитерской
фирмы, но теперь в нем лежат только запыленные пакетики панировочных
сухарей; и вдруг на какое-то мгновенье мне почудилось, что я вновь стал
маленьким, я почувствовал, как упираюсь носом в грязный край прилавка,
ощутил в сжатом кулаке два пфеннига на конфеты, увидел, как танцует Эльза
Басколейт, и услышал, как жильцы во дворе кричат: "Шлюха!" и "Что за
свинство!" - и вдруг голос Басколейта вернул меня к действительности.
- Моя дочь умерла, - сказал он.
Он говорил это механически, почти без всякого чувства, стоя у витрины и
глядя на улицу.
- Да, - сказал я.
- Она умерла, - сказал он.
- Да, - сказал я.
Он стоял ко мне спиной, засунув руки в карманы своего засаленного
халата.
- Она любила виноград - синий виноград, но ее уже нет в живых.
Он не спросил меня: "Чего вы желаете?" или "Чем могу служить?", он
стоял у витрины, около бочонка с капающим из крана уксусом, и все повторял,
не глядя на меня: "Моя дочь умерла" или "Ее уже нет в живых".
Мне казалось, что я стою так бесконечно долго, потерянный и всеми
забытый, а мимо меня бурно струится время. Я смог вырваться, только когда в
лавку вошла покупательница. Она была маленькая, пухленькая, держала сумку
перед собой, прикрывая живот, и Басколейт обернулся к ней и сказал:
- Моя дочь умерла. И женщина сказала:
- Да, - и вдруг начала плакать и проговорила сквозь слезы: -
Пожалуйста, песку для чистки посуды. Развесного, килограмм.