"Генрих Белль. Когда кончилась война ("Город привычных лиц" #7) " - читать интересную книгу автора

проявил тогда в споре с Римом. Я бы охотно подарил старику и кусок мыла - у
меня оставалось за подкладкой шинели еще пять или шесть кусков, но побоялся,
что от радости его хватит удар: он был такой старый и слабый.
Название "кафешантан" было явно чересчур благородным для указанного мне
заведения, но это обстоятельство меня смутило куда меньше, чем английский
часовой у дверей. Он был еще молод и строго посмотрел на меня, когда я
подошел к нему. Он указал мне на дощечку с надписью: "Немцам вход запрещен",
но я сказал ему, что здесь работает моя сестра, что я только что вернулся на
любимую родину, а ключ от дома у нее. Он спросил меня, как зовут мою сестру,
и я решил, что вернее всего назвать самое немецкое из всех немецких женских
имен, и я сказал:
- Гретхен.
- Ах, это та блондиночка, - сказал он и пропустил меня; я избавлю себя
от описания того, что увидел там, внутри, ссылкой на соответствующую
литературу "для девиц", на кино и телевидение; я избавлю себя даже от
описания Гретхен (смотри выше), важно лишь то, что Гретхен оказалась на
редкость сообразительной и тут же согласилась за кусок мыла "Пальмолив"
соединить меня по междугородному с приходом Кершенбах (я надеялся, что
таковой все же существует) и вызвать к телефону ту, на которой я женился.
Гретхен сняла трубку, заговорила с кем-то по-английски - говорила она
свободно - и объяснила мне, что ее друг попробует заказать служебный
разговор, так, мол, будет быстрее. Пока мы ждали, я предложил ей закурить,
но у нее был лучше табак; тогда я попытался сунуть ей авансом обещанный
кусок мыла, но она наотрез отказалась, она, мол, не возьмет за это
вознаграждения, а когда я стал настаивать, она заплакала и сказала, что один
ее брат в плену, другой - убит, и я пожалел ее, потому что таким девушкам,
как Гретхен, плакать не к лицу; она созналась даже в том, что тоже
католичка, но как раз в тот момент, когда она собиралась вытащить из ящика
свою конфирмационную фотографию, раздался звонок; Гретхен сняла трубку и
сказала:
- Господин священник.
Но я уже успел расслышать, что там звучал не мужской голос.
- Минуточку, - сказала Гретхен и протянула мне трубку.
Я был так взволнован, что не мог удержать трубку, она в самом деле
просто выпала у меня из рук, к счастью, прямо на колени Гретхен; Гретхен
взяла ее и поднесла к моему уху, и тогда я сказал:
- Алло, это ты?
- Да, - сказала она, - а ты, ты где?
- Я в Бонне, - ответил я. - Война кончилась - для меня.
- Господи, - сказала она. - Просто не верится. Нет, это неправда.
- Это правда, - сказал я. - Ты получила тогда мою открытку?
- Нет, - сказала она. - Какую открытку?
- Когда я попал в плен... нам тогда разрешили написать по открытке.
- Нет, - сказала она. - Вот уже восемь месяцев, как я ничего о тебе не
знаю.
- Сволочи! - сказал я. - Проклятые сволочи!... Скажи мне только еще,
где находится Кершенбах?
- Я... - она плакала так сильно, что не могла уже говорить, я слышал,
как она всхлипывала и глотала слезы, пока, наконец, не прошептала: - Жди на
вокзале в Бонне, я приеду за тобой.