Аркадий Гердов Рутинное пришествие

СВАЛКА У НИКОЛИНОЙ ГОРЫ

То ли из-за глобального потепления планеты, то ли из-за дурного циклона, ненароком прилетевшего из Сахарской пустыни и застрявшего в Москве, жара навалилась на столицу несусветная. Вокруг города под землей занялись торфяные поля, и горячее дымное марево струилось по земле, вызывая у людей чувство панической обреченности. Дышать было совершенно нечем.

Свалку, расположенную за кольцевой дорогой рядом с Николиной Горой, держала старуха Извергиль. Полвека назад очень дорогую обаятельную путану богатые клиенты нежно называли Любочкой, Любашей, Любовью свет-Васильевной. Старухой Извергиль, уже не так давно, ее прозвали аборигены свалки за крутой нрав и облик сказочной Бабы-яги.

Аборигенов, давно и постоянно кормившихся свалкой убогих людишек, было изрядно. И кроме них городской свалкой пробавлялся народ случайный, временный, попавший по каким-то причинам в скверные жизненные обстоятельства. При свалке всегда околачивались люди, волею судьбы выбитые из наезженной колеи.

Сухая, согбенная, со снежным пушком на голове старуха выстроила в своей вотчине строгую властную вертикаль и царила в ней непререкаемо. Малейший бунт подавлялся скоро и беспощадно. Аппарат подавления состоял из трех бугаев, готовых по приказу старухи искоренять крамолу в любом ее проявлении. Извергилью властную старуху называли только за глаза, а в глаза подданные боязливо величали ее королевой.

Спившийся литератор Леонид Самуилович Цимес, по прозвищу Софокл, обнаружил в свежих, недавно привезенных мусорных отвалах початую бутылку коньяка и, полагая, что никто его не видит, мгновенно опустошил ее. По понятиям свалки сокрытие находки от властвующей королевы было деянием запретным, и теперь литератора ждали суд и кара. Убогие качки повязали его и приволокли на судилище. Старуха, восседавшая по этому случаю в тронном обитом алым бархатом кресле, всмотрелась в пьяную слезящуюся рожицу Софокла и изрекла приговор:

— Умеренно без надрыва выпороть и на неделю лишить обеденной чарки.

Лишение чарки повергло литератора в уныние.

— Смилуйся, королева! — заскулил он. — И коньяк был дрянной, да и было там его на донышке.

— Не ври, еврей, — возразила подсудимому бывшая актриса столичного детского театра Элеонора Бушприт по прозвищу Мадонна. — Не ври королеве. Импортный был коньяк. Вот бутылочка-то, — она продемонстрировала улику собранию, — полная почти была. Видела, как ты ее высасывал с жадностью.

— Ах ты, кряква раскормленная! — взъярился литератор, переходя от защиты в наступление. — Нет, вы посмотрите на нее! — обратился он к собравшимся на судилище аборигенам свалки. — Видела она. Разве возможно по виду распознать букет и аромат благородного напитка? Говорю же, дрянь была! Его потому и выбросили, что гадость. И то, что бутылка французская, ровно ничего не означает. Нынче жулье черт-те что разливает в фирменные бутылки.

Мадонна встала, сверкнула глазом и пошла свекольными пятнами.

— Зачем же пил взахлеб тайно от общества, если гадость?

— Лечился. Через силу принимал, как лекарство. Грипп у меня какой уж день. Одышку и температуру ощущаю, поэтому никак нельзя мне без чарки, королева. Без дезинфекции вирус в организме верх возьмет, и стану я очагом эпидемии среди вас.

— Вот ведь хмырь! — Мадонна звонко шлепнула себя ладонями по бедрам. — Как вывернул, хитрый еврей! Это что же? Нам теперь в целях зашиты от гриппа нужно его регулярно водкой потчевать? — Она осмотрела сидящих кто на чем аборигенов. — Предлагаю изгнать его из общества.

Среди аборигенов начался тихий невнятный ропот.

— Цыц, Мадонна! — Старуха воздела крючковатую длань. — Нарушаешь субординацию. Изгнать старожила из общества могу только я в наказание за серьезный проступок. Бутылка хотя бы и фирменного коньяка — пустяк. Ты дважды упомянула, что он еврей. Не любишь евреев?

Бывшая актриса села на ящик из-под консервов и вздернула подбородок.

— Не люблю, королева.

— По какой же причине, если не секрет? Поделись.

Актриса вспомнила гнусный газетный пасквиль, сочиненный театральным критиком Лившицем, воздела руки к белесому от зноя небу и заявила:

— Они Бога нашего распяли.

Аборигены озабоченно примолкли, и стал слышен звон ошалевших от жары кузнечиков. Подсудимый удивленно вздернул брови и уставился на Мадонну.

— Пардон, мадам. Давайте разберемся. Это ты — о древней библейской байке про Иисуса из Назарета?

Мадонна молитвенно сложила на груди руки и поджала тонкие губы.

— Никакая это не байка. В Библии записаны откровения Господа.

— Нуда. Нуда, — пробормотал Софокл. — Назидательные новеллы в манере Сервантеса. Откровения? Ну, пусть откровения. Могу допустить историческую достоверность описанного. И готов допустить существование Иноразума, который придумал сценарий случившегося и осуществил режиссуру его постановки.

— Богохульствуешь, еврей? — В хорошо поставленном голосе актрисы прозвучала угроза. — Что еще за Иноразум?

— Иноразум, — задумчиво повторил подсудимый. — Именно Иноразум. Твой Бог, кривляющаяся гусыня. Твой разумный всемогущий Бог, существующий в Иных Пространствах, недоступных нашему пониманию. Сияющий бесплотный Разум, обладающий гигантским творческим потенциалом. Творец, создавший Наш Мир и все сущее в нем. Бог Отец. Я назвал Его Иноразумом. Иным, не человеческим, разумом. Хочешь мне возразить?

Мадонна нахмурилась и посмотрела на Софокла с подозрением.

— Ты что-то мелил о сценарии.

— Сценарий. Отчего же не сценарий? Задумали осуществил. Если верить Библии, то именно так, монахиня ты наша свалочная. Именно так. Задумал и осуществил. Все продумал до мелочей, все предусмотрел. И апостолов предусмотрел, и фарисеев, и предателя Иуду, и прокуратора Кесаря, и статистов, и всю атрибутику, и весь декор. Масштабно было поставлено действие и очень натурально. Очень! Публика была потрясена постановкой. По сию пору помнит и сюжет, и персонажей. Разве не так, господа? — Подсудимый оглядел собрание. — Почто молчите? И Сын Сценариста заранее знал сюжетец. Знал, что не минует его горькая чаша. Другие персонажи трагедии не знали сюжета и действовали по наитию свыше, а Сын доподлинно знал все его извивы. Уж он-то действовал не по наитию, а согласованно со Сценаристом. Знал и, общаясь с учениками-апостолами, предрекал развитие сюжета, намекал иносказательно на свою причастность к его созданию. Именно так, господа. Именно так. В притчах, в проповедях, в напутствиях не раз говорил ученикам, что он не кто иной, как чадо Верховного Пастыря. И если не внимали, не верили Ему, так и в этом был умысел Сценариста для создания эффектной запоминающейся интриги. Автор подводил, готовил публику к кульминации, к Голгофе. Вот так, господа труженики помойки. Вот так! И хочу спросить вас, господа. Чем же провинились статисты, оравшие в массовке положенные по сценарию слова? Допускаю, что толпа и в самом деле вопила: «Распни!» Пусть. Но ведь они кричали по наущению

Господа. Ведь если бы Всемогущий пожелал, они бы заорали: «Помилуй!» Или я не прав?

После недолгой удивленной паузы аборигены возмущенно загомонили, а качки преданно посмотрели на старуху, ожидая команды на проведение экзекуции.

— Вот уж нет! — Лицо Мадонны полыхнуло нездоровым багрянцем. — Евреи ненавидели Иисуса и орали по собственной воле.

— По собственной воле? — Софокл задумчиво помотал всклокоченной головой. — А как же заготовленные акты, на которые намекало земное воплощение Творца? Как же крестный ход и Голгофа? Нет, Сценарист не мог пустить действие трагедии на самотек. Не было у массовки собственной воли. Она действовала в строгом соответствии со сценарием. И если так, то…

— А как ты, вот лично ты, относишься к Спасителю? — перебила осужденного литератора старуха.

— С удивлением, мадам. А вы?

— Я с надеждой, — басом пророкотала Извергиль. — Что же тебя в Нем удивляет?

Софокл вынул из кармана штанов большой несвежий платок и вытер им потный с залысинами лоб.

— Многое, королева. Многое. Кого и от кого Он спасал? И спас ли? В чем социальный, общественный смысл действия? Если это рекламная акция…

— Что?! — вызверилась детская актриса.

— Перестань, Мадонна! Не лицедействуй! Не строй из себя мать Терезу. Это персонаж не твоего репертуара, — осадил ее бывший литератор. — Так вот, если это была реклама десяти Заповедей Творца, повторение рецептов праведной жизни, обращенное к ученикам и окрестному люду, то удивляет весьма скромный результат акции. Кого Он выучил? Кто спустя двадцать веков живет по этим заповедям в надежде на радости загробной жизни, опасаясь неотвратимости Божьего Суда. Кто, королева? Вы встречали в своей жизни хоть одного праведника? Я не встречал. Неужели Всемогущий и Всеведающий не мог найти иной, более действенный, способ внедрить в людей Мораль и Нравственность? Вот вы сказали, что живете с надеждой. На кого, королева?

— Ha него, — совсем тихо прошептала старуха Извергиль, подняв указующий перст.

Все запрокинули головы и увидели в струящемся мареве расплывающийся образ с распростертыми крылами.