"Генрих Белль. Пока смерть не разлучит вас" - читать интересную книгу автора

устанавливает тем самым факт его смерти, то почему в таком случае не
устраивают похорон? Катафалк, похоронная процессия, свечи, надгробная речь?
Или хотя бы не прокрутят вновь всю свадебную церемонию - только теперь в
обратном порядке? Очаровательные малыши, на этот раз, возможно, дети
Герберта - Грегор и Марика - снимают с нее фату и венок; белое платье
сменяется на костюм - некий род свадебного стриптиза на глазах у почтенной
публики, прямо на парадной лестнице суда, раз уж не получилось похорон.
Разумеется, она знала, что он будет ждать ее, чтобы в очередной раз
выяснить отношения, хотя смерть уже засвидетельствована; глупо, потому что
он так и не сумел понять, что с тех самых пор, как она с сыном переехала в
маленькую квартирку, ей от него абсолютно ничего не надо: ни денег, ни ее
доли в "совместно нажитом имуществе", ни даже этих бесспорно ее, доставшихся
ей в наследство от бабушки, шести стульев в стиле Людовика - какого именно,
черт побери? Вполне возможно, что в один прекрасный день эти самые стулья он
выставит перед ее дверью, поскольку просто-напросто не переносит никаких
невыясненных "имущественных отношений". Ей не нужны ни стулья, ни мейсенский
сервиз[1] (из тридцати шести предметов), никакая "материальная компенсация".
Ничего. Ведь у нее есть ее мальчик, пока есть, потому что бывший муж пока
еще не оформил свои отношения с этой - как ее? - Лоттой или Габи. Но вот
когда он женится на этой самой Лотте или Габи (или, может быть, Конни?), вот
тогда сына им придется "поделить" (без всякого Соломона[2], державшего меч
над мальчиком, которого вознамерились поделить), потому что эти отвратные
крючкотворы уже расписали до мелочей все, что касается права опеки, и вот
начнутся эти обязательные посещения: ребенка будут забирать на "откорм" ("Ты
в самом деле не хочешь больше взбитых сливок? Тебе ведь нравится твоя новая
куртка, а авиамодель я тебе непременно куплю"). На день, на два или полтора,
а потом возвращать ("Я, правда, не могу купить тебе новую куртку, и с
переносным телевизором пока ничего не получится. Может быть, к первому
причастию или к конфирмации[3]?").
Еще сигарету? Не стоит, пожалуй. Из-за этого сквозняка от
раскачивающейся парадной двери - симпатяги-адвоката с его изящной зажигалкой
под рукой больше нет - новую сигарету пришлось бы прикурить от старой, а
такая мелочь только усилила бы впечатление, что она потаскуха, и уж эту-то
вольность ей наверняка припомнят, когда будут окончательно решать вопрос о
сыне. Эта ее привычка курить на улице уже зафиксирована в деле о разводе, и
поскольку к тому же она в его присутствии признала себя виновной в нарушении
супружеской верности (что, собственно, и требовалось доказать), то в
материалах судебного дела явно характеризуется как шлюха. А чего стоит вся
эта тягомотина и бесконечные споры о том, можно ли, следует ли, дозволено ли
курить женщине на улице - эту ее привычку адвокат мужа обозвал
"псевдоэмансипированным" жеманством, не соответствующим уровню ее
образования.
Хорошо, что он не стал подниматься по лестнице, ограничившись лишь
приглашающим жестом, и хорошо, что он неодобрительно покачал головой, когда
она все-таки прикурила вторую сигарету не от первой, а от спички, на этот
раз не погасшей, хотя из-за "летней распродажи" парадная дверь по-прежнему
ходила ходуном. И раз уж сюда не являются ни священники, ни служащие
магистрата, ни рыдающие матери и свекрови, ни фотограф и прелестные детишки,
то следовало хотя бы присылать кого-нибудь из похоронного бюро, кто бы
увозил отсюда нечто - что? - в гробу, кремировал и тайно где-нибудь - где? -