"Генрих Белль. Тогда в Одессе" - читать интересную книгу автора

- Надо бы выпить за его здоровье, - сказал Эрих, толкая нас коленкой, а
я стал кричать: "Господин обер-ефрейтор!" - и кричал до тех пор, пока он не
сообразил, что я обращаюсь к нему, тогда Эрих снова толкнул нас коленкой, мы
вскочили и хором крикнули:
- Ваше здоровье, господин обер-ефрейтор!
Солдаты захохотали, но обер-ефрейтор приподнял свой стакан и крикнул
нам:
- Ваше здоровье, господа гренадеры...[1]
Шнапс был очень резкий и горький, но он согрел нас, и мы были бы не
прочь выпить еще.
Светловолосый обер-ефрейтор подозвал жестом Курта. Курт подошел к нему
и, обменявшись с обер-ефрейтором несколькими словами, подозвал нас. Тот
сказал, что у нас не все дома, раз мы сидим без денег, надо что-нибудь
толкнуть, вот и вся недолга, потом он спросил, откуда мы и куда держим путь,
а мы сказали ему, что сидим в казарме, ждем, когда можно будет лететь в
Крым. Он как-то сразу посерьезнел, но ничего не сказал. Потом я спросил, что
именно мы могли бы толкнуть, и он сказал: все.
Толкнуть здесь можно все - шинель и шапку, или подштанники, часы,
авторучку.
Шинель нам толкать не хотелось, страшновато - это ведь было запрещено,
да и очень мы мерзли, тогда в Одессе. Мы вывернули свои карманы: у Курта
нашлась авторучка, у меня - часы, а у Эриха новенький кожаный бумажник,
который он выиграл в лотерею в казарме. Обер-ефрейтор взял все три вещи и
спросил хозяйку, сколько она может за них дать, а она, внимательно все
рассмотрев, сказала, что вещи плохие и что она может дать за все двести
пятьдесят марок, из них сто восемьдесят за одни часы.
Обер-ефрейтор сказал, что это мало, двести пятьдесят, но он сказал
также, что больше она все равно не даст, а раз уж мы завтра летим в Крым, то
нам должно быть все едино и надо соглашаться.
Двое из солдат, певших "Ах, какое солнце над Ме-кси-кой..." встали
теперь из-за стола, подошли к обер-ефрейтору и похлопали его по плечу; он
кивнул нам и вышел с ними.
Хозяйка отдала мне деньги, и я заказал каждому по две порции свинины с
хлебом и по большому шнапсу, а потом мы съели еще по две порции свинины и
выпили по шнапсу. Мясо было свежее и жирное, горячее и почти сладкое, а хлеб
весь пропитался жиром, и мы запили все это еще одним шнапсом. Потом хозяйка
сказала, что мяса у нее не осталось, одни только колбаски, и мы съели по
колбаске, заказав к ней пиво, густое, темное пиво, а потом выпили еще по
шнапсу и попросили пирожные, плоские, сухие пирожные из молотых орехов;
потом мы снова пили шнапс и никак не могли почувствовать опьянения; зато нам
было тепло и приятно, и мы забыли о колючих бумажных подштанниках и свитерах
и вместе с вновь пришедшими солдатами пели хором: "Ах, какое солнце над
Ме-кси-кой..."
К шести часам денежки наши кончились, а мы все еще не были пьяны; и мы
отправились обратно в казарму, потому что нам было нечего больше толкнуть.
На темной, ухабистой улице теперь не светилось ни одно окно, а когда мы
добрались до проходной, постовой сказал, что мы должны зайти в караульную. В
караульной было жарко и сухо, грязно, пахло табаком, и фельдфебель стал
орать на нас и пригрозил, что последствия мы еще увидим. Однако ночью мы
спали очень хорошо, а на следующее утро мы снова тряслись в больших