"Генрих Белль. Тогда в Одессе" - читать интересную книгу автора

Генрих Белль

Тогда в Одессе

Тогда в Одессе стояла стужа. Каждое утро в больших грузовиках мы
тряслись по булыжникам на аэродром, дожидались, поеживаясь, пока вырулят на
старт серые птицы, однако в первые два дня, в тот момент, когда мы уже
должны были загружаться, следовал приказ об отмене вылета из-за плохой
погоды - то над Черным морем сгущался туман, то небо заволакивало тучами, и
мы опять залезали в большие грузовики и тряслись по булыжникам обратно в
казармы.
Казармы, просторные и грязные, кишели вшами, мы примащивались
где-нибудь на полу или усаживались за замызганные столы и играли в очко,
что-нибудь пели, подкарауливая момент, чтобы слинять за ограду. Солдат
маршевых формирований в казарме собралось много, и в город никому из них не
полагалось. В первые два дня мы пытались смыться, но не тут-то было, нас
ловили и в наказание заставляли таскать большие котлы с горячим кофе и
разгружать хлеб; интендант-счетовод в полушубке, якобы предназначенном для
передовой, стоял и считал буханки, не давая нам ничего заначить, а мы крыли
и счет, и порожденного им счетовода. Небо над Одессой все еще было и
туманным, и темным, а постовые ходили, как маятник, туда-сюда вдоль черной,
грязной казарменной ограды.
На третий день мы дождались, пока совсем стемнело, и тогда пошли прямо
к главным воротам, а когда постовой нас задержал, мы брякнули ему: "Группа
Зельчини" и прошли мимо. Было нас трое, Курт, Эрих и я, и шли мы не
торопясь. Было всего еще четыре часа, но уже царила полная тьма. У нас не
было иных желаний, как только вырваться за эту длинную, черную, грязную
ограду, и вот, вырвавшись, мы чуть ли не захотели обратно; мы ведь лишь два
месяца были в армии и всего боялись, но, с другой стороны, мы понимали, что
если снова окажемся там, за оградой, то будем опять рваться на волю, а уже
тогда это нам вряд ли удастся; кроме того, было еще только четыре часа,
спать нам все равно не дали бы - либо вши, либо пение, а то и собственный
страх перед тем, что завтра будет хорошая погода и нас наконец перебросят в
Крым, на верную смерть. Умирать нам не хотелось, и в Крым нам не хотелось,
но не было и охоты торчать целый день в этой грязной, черной казарме, где
стоял запах суррогатного кофе и где по целым дням сгружали хлеб,
предназначенный для фронта, и где дежурили интенданты-счетоводы в
полушубках, предназначенных для фронта, поглядывая, чтобы никто не заначил
буханку.
Не знаю, чего нам хотелось. Мы просто медленно пошли по этой темной и
ухабистой окраинной улочке, меж низеньких, неосвещенных домов; огороженная
ветхим реденьким штакетником, застыла ночь, а за нею, казалось, раскинулась
пустыня, пустошь, такая же, как дома, когда люди, затеяв строить дорогу,
роют траншею, а потом передумывают, заваливают ров отходами, золой, мусором,
и он снова зарастает травой, жесткой и дикой, буйными сорняками, а табличку
"Сбрасывать мусор запрещается" уже и не видно, так как ее погребли под
мусором...
Шли мы не торопясь, потому что было еще очень рано. В темноте нам
попадались солдаты, возвращавшиеся в казарму, а те, что шли оттуда,
перегоняли нас; мы боялись патрулей и всего больше хотели повернуть назад,