"Сол Беллоу. Лови момент" - читать интересную книгу автора

мне, что ты любишь, и я скажу тебе, кто ты.
- Именно, именно, - сказал Тамкин. - Но это все совершенно не
обязательно. Существует еще спокойный, разумный, существует еще
психологический подход.

Отец Вильгельма, старый доктор Адлер, принадлежал к совершенно другому
миру, но однажды он предостерег сына насчет доктора Тамкина. Ненавязчиво,
без нажима - старик вообще был мягок - он сказал:
- Уилки, ты, может быть, чересчур много слушаешь этого Тамкина. С ним
интересно поговорить. Не спорю. Интеллигентностью он не блещет, но умеет
себя подать. И все же я не знаю, насколько можно на него положиться.
Вильгельма больно задело, что отец может так с ним разговаривать,
совершенно не заботясь о его благе. Доктору Адлеру нравилось быть вежливым.
Вежливым! Сын, родной, единственный сын не имеет права излить перед ним свое
сердце, открыть свои мысли! Стал бы я обращаться к Тамкину, думал Вильгельм,
если б мог обратиться к тебе. Тамкин хоть посочувствует, он стремится
помочь, а папе надо одно - чтоб его не побеспокоили.
Старый доктор Адлер уже оставил практику; денег у него хватало, вполне
мог помочь сыну. Недавно Вильгельм ему сказал:
- Папа, дела у меня сейчас неважные. Мне тяжело об этом говорить. Сам
понимаешь, я бы с большей радостью сообщил тебе что-нибудь приятное. Но что
есть, то есть. Это правда. А раз это правда, папа, - что же мне еще сказать?
Это правда.
Другой отец на его месте понял бы, чего стоило сыну такое признание -
сколько за ним неудач, усталости, слабости, какой это предел. Вильгельм
пытался попасть старику в тон, говорить сдержанно, благопристойно. Унимал
дрожь в голосе, не позволял себе дурацкой жестикуляции. Но доктор ничего не
ответил. Только кивнул. Можно подумать, ему сообщили, что Сиэтл расположен у
залива Пьюджет или что вечером "Джаентс" играют с "Доджерс" [2], - до того
ни один мускул не дрогнул на здоровом, красивом, добродушном старом лице. Он
вел себя с собственным сыном, как в свое время вел себя с пациентами, и это
было так обидно Вильгельму - просто невыносимо почти. Неужели он не видит?
Неужели не чувствует? Неужели для него уже не существует уз крови?
Ужасно расстроенный, Вильгельм все же пытался рассуждать объективно.
Все старики меняются, говорил он себе. Им есть о чем поразмыслить тяжелом.
Им надо готовиться к тому, что им предстоит. Они уже не могут жить по
прежнему режиму, меняется вся перспектива, и люди для них все на одно лицо -
что знакомые, что родня. Папа уже не тот человек, рассуждал Вильгельм. Ему
было тридцать два, когда я родился, теперь ему под восемьдесят. Тем более
ведь и я уже не чувствую себя по отношению к нему ребенком,
сыночком-крошкой.
Красивый старый доктор заметно выделялся среди прочего старичья в
гостинице. Его обожали. Говорили: "Это старый профессор Адлер, который
преподавал терапию. Был одним из лучших диагностов в Нью-Йорке, имел
колоссальную практику. И как изумительно выглядит, правда? Старый
благородный ученый, и чистый, безукоризненный - любо-дорого смотреть.
Прекрасно сохранился - какая голова! Совершенно ясный ум. С ним можно
говорить на любые темы". Регистраторы, лифтеры, телефонные барышни,
официантки и горничные, вся администрация его облизывала. И он чувствовал
себя как рыба в воде. Всегда был тщеславен. Вильгельм иногда просто весь