"Искатель. 1985. Выпуск №5" - читать интересную книгу автора

2. В звездопаде

…И вдруг все перемешивается, как в диковинном безалкогольном коктейле, — пронзительно красные сигналы тревоги, и зеленые огни индикаторов противометеоритных лазерных батарей, и короткие удары бортовых двигателей, и толчки ускорения; и все это валится в одну кучу, а потом — раз, другой, третий — внешний стук по корпусу корабля.

— Метеоритная атака, — радостно говорит капитан Никитин.

— Ее только недоставало, — говорю я.

Корабль висит сейчас один в необъятном небе, до ближайшей звезды несколько лет лета с нашей скоростью, двигатели все время барахлят, аварийные роботы их чинят, а потом приходится чинить аварийные роботы, и вовсе неочевидно, что нам удастся из всего из этого выпутаться. А тут еще метеоатака.

— Не понимаю, откуда здесь столько метеоритов, — говорю я. — На моих картах нет ничего подобного.

Корабль наш маневрирует: тормозит, ускоряется, отрабатывает повороты, бочки, виражи и другие фигуры высшего пилотажа. Словом, ведет себя как змея, которую забрасывают камнями. Делает все, чтобы увернуться. И увертывается. Но иногда в нас все-таки попадает. Порядка нескольких раз, как говорят перестраховщики.

Вдруг капитан Никитин отстегивается от кресла, встает и направляется к распределительному щиту с таким видом, будто хочет там что-нибудь выключить.

— Эй, — говорю, — капитан! В чем дело?

В этот момент корабль делает резкий вираж, уходя от очередного булыжника, и капитан Никитин, естественно, растягивается на полу рубки. Потом встает и продолжает движение к распределительному щиту.

— Я хочу выключить шкибер, — говорит он.

Ну вот, думаю, дождался. А ведь дядя Степа тебя предупреждал, что он сумасшедший. Тогда ты его не послушался. Других ты тоже не слушал. Он просто спортсмен, считал ты, отчаянный парень. Главное — уйти в рейс. Вот теперь и расхлебывай.

— Это еще зачем? — спрашиваю.

— Мне кажется, он не совсем исправен, — говорит он.

— Это вам только кажется, — говорю я. — Я совсем недавно его проверял. Я за свое хозяйство ручаюсь.

Он тем временем преодолел уже половину пути до распределительного щита. Останавливаться, конечно, не собирается.

— Недавно, — говорит. — Год назад я его и сам проверял.

— Да вы что, не понимаете, чем это может кончиться? — почти кричу я.

— Прекрасно понимаю.

— А кто поведет корабль, когда вы выключите шкибер?

— Вот вы и поведете. Или я сам, если вам трудно.

— А кто будет стрелять по ним из лазеров?

— Вы, — говорит он мне. — Или я. Словом, тот, кто свободен от пилотажа.

Локаторы белым-белы, горят вспышками. Сигнал на сигнале и сигналом погоняет. А он — стрелять по ним вручную, когда там не то чтобы прицелиться, а даже и спуск нажать не успеешь, как, тебя уже хлопнет, если ты даже и разберешь, что к чему.

Корабль в этот момент опять становится на дыбы, и капитана Никитина со всего размаху ударяет головой о пульт. Некоторое время он лежит недвижимый.

Потом открывает глаза и смотрит на меня.

— Штурман Буров! Идите и выключите шкибер.

— Сейчас, — говорю я ему. — Уже иду. Вот только отстегну ремни.

И начинаю делать вид, что распутываю привязную систему. Он, успокоенный, закрывает глаза и лежит неподвижно. Не считая, конечно, того, что кидает его из стороны в сторону на каждом крутом повороте.

Потом он вновь открывает глаза.

— Штурман Буров! Разве вы не слышали моего последнего распоряжения?

— Отчего же, — говорю. — Прекрасно слышал.

— Почему же вы его не выполняете?

— Да вот, — говорю, — травма. Плечо вывихнул. Ремней расстегнуть не могу.

— Не лгите, — говорит он. — Или вы забыли устав?

— Да, — говорю я ему. — У меня от этой трясучки всю память отшибло.

— Тогда я вам напомню, — говорит он мне слабым капитанским голосом. — На звездных трассах члены экипажа должны беспрекословно подчиняться приказам своего командира. Вам это понятно?

— А то как же, — говорю. — Чьим же еще?

— Следовательно, как член экипажа вы должны беспрекословно подчиняться моим приказам.

— Разве я прекословлю? Я и слова-то такого не знаю.

— Выполняйте приказ, штурман Буров! — говорит он мне уже немного окрепнувшим голосом. — Выключайте шкибер.

— Сейчас выключу, — говорю. — Вот только рой пусть сначала кончится.

— Немедленно выполняйте приказ!

— Хорошо, — говорю. — Сейчас я выключу шкибер. А кто поведет корабль?

— Вы.

— Прекрасно, — говорю я ему. — А кто будет стрелять по ним из лазеров? Тоже я?

— Разумеется.

— Тогда я увольняюсь по собственному желанию. Я не могу выполнять невыполнимых приказов.

Где-то в этот момент к нему возвращаются силы, и он начинает ползком пробираться к распределительному щиту.

— Я вам это припомню, штурман Буров, — говорит он мне. — Вы у меня узнаете, что такое неповиновение.

— Буду вам весьма благодарен.

Звездолет тем временем продолжает крутиться волчком, капитана Никитина оттаскивает назад, но он упорнее прежнего продвигается к распределительному щиту.

— Зря вы капризничаете, штурман, — говорит он потом, ухватившись наконец за его основание и делая попытку приподняться. — Пока я с вами, вам ничто не грозит.

— Охотно верю, — говорю я. — А вам?

Он изображает улыбку на своем разбитом лице.

— Ну, мне тем более! Я ведь не могу умереть.

Здесь сквозь защитный лазерный заслон каким-то чудом продирается крупный метеорит, и шкибер реагирует на него наиболее естественным образом — задирает корабль носом кверху. В результате этого маневра капитана Никитина отрывает от распределительного щитка и бросает назад, к нашим креслам, и его лицо оказывается в каких-нибудь тридцати сантиметрах от моего, и я вижу, что ОН В ЭТОМ УВЕРЕН.

— Я не умру, Буров, — говорит он потом, немного отдышавшись после падения на пол кабины. — Я не могу погибнуть в рейсе. Да и с вами, пока вы со мной, ничего не случится.

— Почему? — говорю я, как последний на свете тупица.

— Не знаю, — говорит он. — Но, по-моему, я стал почему-то бессмертным. Вроде как заразился. Я это сто раз проверял.

Я, естественно, молчу. Чего уж тут скажешь? А рой тем временем редеет, и толкает наш корабль не так часто, но капитана Никитина успело до того измочалить, что он лежит мешком возле своего кресла, без всяких новых попыток выключить шкибер. Потом собирается с силами, приподнимается, взгромождается на свое кресло рядом со мной и пристегивается привязными ремнями. И вовремя, потому что корабль тут же снова бросает вбок.

— А кто будет шкибер выключать? — говорю я.

Он сидит злой и на меня не смотрит. Так длится довольно долго, потом он произносит официальным тоном:

— Штурман Буров, вы обратили внимание, что рой сейчас поредел?

Я даже и отвечать не стал. Зачем же отвечать на такие вопросы?

— Мы сейчас уходим от роя, — говорит он. — Вы обратили внимание, что работают только кормовые батареи, а носовые бездействуют?

— Да, — говорю я. — Естественно, раз мы уходим от роя.

— Так вот, — говорит мне капитан Никитин. — Идите за борт и переставьте одну носовую батарею на корму.

Я, по-моему, для ответа даже слов никаких не нашел.

— Вы что, не слышали приказ, штурман? — говорит он. — Выполняйте. Не беспокойтесь, ничто вам не грозит. Немедленно ступайте за борт и переставьте лазерную батарею.

— Это еще зачем? — говорю я — Вы сами понимаете, что это убийство — посылать человека за борт при метеоритной атаке, пусть самой слабой. Дело, конечно, вовсе не в том, что вас может ударить метеоритом, хотя такая возможность тоже не исключена. Корабль во время метеоритной атаки все время маневрирует, уходит от метеоров, и если вы пойдете за борт, вы неизбежно отстанете при одном из маневров. Потому что даже сейчас, когда атака ослабла, корабль изредка дергало. Каждый такой рывок есть включение двигателя, а уж если корабль уходит от вас на маршевых, когда вы снаружи, вам За ним не угнаться — даже с ракетным пистолетом.

— А как же иначе? — говорит он. — Кормовые батареи не справляются, а на носу вполне достаточно одной батареи. Идите за борт и переставьте.

— Нет, — говорю я. — За борт я не пойду. К тому же я не уверен, что кормовые батареи не справляются Почему же они справлялись, когда атака еще не стихла?

— Нет, — говорит он. — В разгар атаки нас стукнуло десять раз.

— Уж и десять, — говорю я. — Да и атака давно ослабла. Рой сейчас значительно поредел, вы сами это признали.

— Мне надоело с вами пререкаться, — говорит мне капитан Никитин. — Я сам пойду за борт.

Произнеся эти слова, он встает и направляется к шлюзу и успевает туда проскочить, пока я прихожу в себя.

— Капитан, — говорю я. Он уже в шлюзе, натягивает скафандр за герметической переборкой, но я — то хорошо знаю, что он меня слышит — в шлюзе есть специальный громкоговоритель.

— Капитан, — говорю я. — Не надо глупостей. Не рискуйте жизнью из-за пустяков.

— Ничем я не рискую, — говорит он, и я сразу вспоминаю его лицо в тот момент, когда он БЫЛ В ЭТОМ УВЕРЕН. — Во всяком случае, мне так кажется, и я это проверю.

И после этих слов покидает шлюз. Некоторое время я слежу по телевизору, как он карабкается по корпусу к носовым лазерным батареям, потом спохватываюсь, отстегиваюсь, встаю с кресла, иду к распределительному щиту и выключаю шкибер. Все-таки Никитин молодец — заставил меня его выключить. А что мне оставалось делать? Пусть уж лучше ударит нас лишний раз.

Капитан Никитин тем временем уже снял правую носовую батарею и тащит ее на плечах к норме. Не успел я похвалить его мысленно за быстроту и сноровку, гляжу — на правом локаторе, против точки, где только что была батарея, горит сигнал. Значит, еще один метеорит появился откуда-то и мчится теперь прямо на моего капитана, пользуясь тем, что тот только что снял охранявшую его противометеоритную лазерную батарею. В сектор обстрела других батарей метеорит не попадает, разворот сделать я не могу, потому что скинет тогда Никитина в тартарары, увернуться не могу по той же причине; сижу, словно выключенный манипулятор, не имея возможности пальцем пошевелить, и наблюдаю, как у меня на глазах расстреливают моего собственного капитана. Это, конечно, гипербола, попасть в Никитина метеорит не может, слишком такое маловероятно, но все равно впечатление достаточно жуткое.

Разумеется, капитан Никитин никакой угрозы не видел, индивидуального радара у него нет, и ползет себе по направлению к корме, чтобы установить там лишнюю лазерную батарею, последняя надобность в которой давно миновала, потому что атака кончилась и единственный метеорит, оставшийся от роя, приближается сейчас спереди, угрожая ударить по ничем не защищенной обшивке. А из показаний приборов следует, что как раз с этим метеоритом нам соприкасаться вовсе необязательно, потому что он метеорит крупный и плохо нам придется после лобового с ним столкновения.

Ладно, думаю, все равно обшивку латать.

Тут мой капитан Никитин, проползая около шлюза, вдруг зачем-то как юркнет туда вместе со своей лазерной батареей!

Зачем он так поступил, непонятно, но у меня на душе полегчало. Все-таки неприятно, когда человек за бортом, в который нацелился метеорит, и, кроме того, от толчка в момент столкновения могло бы скинуть моего славного капитана неизвестно куда подальше, ищи его тогда по всей Вселенной. К тому же теперь мне можно спокойно врубать двигатель, потому что Никитин, к счастью, догадался прикрыть за собой люк.

Подумал я это быстро, вернее, вообще не думал, просто руки и ноги сами потянулись куда нужно, но я Не успел ничего включить, потому что метеорит вдруг рвануло на миллион обломков — бывает такое, от внутренних напряжений — и они огненными радарах дождем обдали весь борт нашего доблестного корабля.

А после этого был жуткий, ужасный момент, когда со мной что-то происходило, не могу объяснить что, — я и сам этого не помню, помню только что-то жуткое и ужасное, ужаснее и быть не может, как что-то ускользало, уходило, и я становился другим, но потом это прошло, и только тогда я понял, что, если бы капитан Никитин не спрятался в шлюзе, он был бы уже мертв.

А капитан Никитин, вот он, вылезает из шлюза, лицо у него бледное-бледное, ни кровинки, и спрашивает:

— Что случилось?

Я же сижу как парализованный, сам ничего не понимаю, ответить ничего не могу, и в мозгу у меня одна только идиотская мысль о том, что, вот если бы со мной ничего не произошло, капитана Никитина бы сейчас не было.

— Я вас спрашиваю, штурман Буров, — говорит он мне, как обычному подчиненному. — Что случилось? Я находился в шлюзовой камере, когда корабль затрясло поперечной вибрацией.

— Ничего особенного не произошло, — говорю я. — Просто нас ударило метеоритом.

Удивительное дело — совсем мне не хочется его обнимать и целовать, как полагается делать, когда человек чудом спасается от смерти. Нет — сижу как обесточенный робот и безуспешно пытаюсь вспомнить, что же это такое со мной произошло.

— Какого дьявола вы полезли в шлюз? — говорю я неожиданно для себя самого.

— Не знаю, — говорит он. — Просто мне захотелось.

И снова я вспоминаю, как он БЫЛ УВЕРЕН. А ведь не спрячься он в этот дурацкий шлюз, куда девалась бы вся его уверенность?

— Вы никогда не видели мираж, штурман? — говорит он, настроившись почему-то на благодушный лад.

— Какой еще мираж? — говорю я, смутно припоминая, что на Земле в связи с Никитиным мне что-то такое говорили.

— Космический, — говорит он, и я смотрю в направлении его пальца на телевизионный экран и вижу там корабль, земной корабль, точно такой же, как наш.

— Корабль! — кричу, я, как какой-нибудь раненый динозавр.

— Не корабль, а мираж, — говорит Никитин. — Это отражение нашего звездолета.

— Космический мираж? Никогда о таких не читал, — говорю я. И, вглядываясь в изображение на телеэкране, узнаю наше корыто вместе со всеми его ходовыми огнями и вижу, что на его носу не хватает одной лазерной батареи. А потом замечаю и лазерную батарею, она болтается возле правого борта, а рядом с ней в пустоте плывет что-то, похожее на сплющенный под прессом спальный мешок, поблескивающий пластмассой шлема…

— Я их видел сколько угодно во время своих прежних рейсов, — объясняет^ мне Никитин. Мираж — если это мираж — тает вдали, мы удаляемся от места встречи с метеоритами, но видение все еще стоит у меня перед глазами.

— В институте нам ничего подобного не рассказывали, — держа перед глазами видение, говорю я, задавая себе вопрос, что это за мираж, если его можно видеть на экране радара — а я туда успел посмотреть, прежде чем мы оставили его за пределами видимости.