"Руслан Белов. Смерть за хребтом" - читать интересную книгу автора

догнать черепаху. А я - скорый поезд к безоблачному счастью... С мягкими
подушками и горячим чаем с ложкой коньяка... Потому как иду пешком и в
обратном направлении, - заключил я и улыбнулся, вспомнив, как очутился в
Душанбе. Ну а ты как поживаешь?
Кивелиди нехотя рассказал о трех последних годах жизни.
Он был мастером спорта по сабле и в ней - четвертым в Союзе. Объездил
его вдоль и поперек. На факультете вел себя независимо и с достоинством и
всегда был одним из лучших моих друзей. Я уважал его за настырность, за то,
что он никогда не претендовал на первенство в наших отношениях, за значок
"Мастер спорта", и за то, что с малых лет мыл дома полы и мог запросто дать
любому обидчику в рожу. Мать его, грузная, в сто с лишним килограммов,
женщина в свое время была заведующим детским садом, отец - крутым зеком, в
отсидках наизусть выучившем "Капитал" Маркса. Последнего (не Маркса, а
Серегиного родителя) я никогда не видел, да и Сережка, скорее всего, тоже.
Из-за отца Сергей не смог вступить в партию, и ему были закрыты все
пути в сытое общество. Когда он понял это окончательно (начальником
поисковой партии назначили не его, а коллегу, никчемного геолога, но
коммуниста), все бросил и пошел на стройку мастером.
Получив квартиру в построенном им доме, Сергей занялся разведением на
продажу тюльпанов, потом еще чем-то, еще чем-то и всегда без "волосатой
лапы" и поэтому сидит сейчас передо мной в этой дыре, и "пусты кошельки
упадают с руки". Но я хоть смылся вовремя, а он, связанный по рукам и ногам
диабетом матери (да и ехать некуда и не на что), вынужден был не только
оставаться в этой разоренной, растерзанной войной республике, но и
принимать участие в чуждой ему гражданской войне одних таджиков с другими:
несколько месяцев Сергею пришлось служить в правительственной армии -
призвали ночью, одели наспех в маскировочную форму, дали оружие и забросили
с двумя дюжинами кишлачных пацанов в мятежный район в памирских
предгорьях... И забыли. Без продуктов, без палаток, без какого-либо плана
действий, они сидели на подножном корму 34 дня...
- Нас всех надули, - сжав кулаки, говорил мне Сергей в заключение
рассказа. - Воспитали строителями коммунизма, а сами тихо, тихо построили
общество, где пели одно, а делали другое. Потом они построили еще одно
общество, где Родина нужна лишь для продажи, и где, чтобы не испытывать
постыдных последствий честного труда, надо обманывать и воровать! А
открытые и разведанные нами, геологами, богатейшие месторождения и
построенные на них гигантские горно-обогатительные комбинаты и
нефтегазодобывающие комплексы? Все они непонятно как стали собственностью
бывших пассажиров черных "Волг"! А мы, - продолжал Сергей, распаляясь, -
те, которых с музыкой и почестями посылали на целину, магистрали, плотины,
в тундру, тайгу и пустыню, стали никому не нужны. А сколько нас осталось
теперь без крова, без копейки, без родины? Наших родителей вынуждали ехать
на национальные окраины руководящие органы или голод. Моя, вот, матушка в
тридцатых годах получила в родном Донецке повестку, в которой ей
предписывалось через двадцать суток приступить к обязанностям
секретаря-машинистки в милиции г. Курган-Тюбе Таджикской ССР...
- А мой дед и бабушка смылись в Среднюю Азию от сталинских
репрессий... - рассматривая стакан на просвет, вставил я фразу в этот
монолог, хорошо заученный и часто произносимый многочисленными жертвами
перестройки.