"Василий Белов. Кануны (Хроника конца 20-х годов) " - читать интересную книгу автора

Сережка за столом фыркнул. Дед Никита смачно кокнул ложкой по его
кудельному темени. Парень перестал жевать, хотел обидеться, но фыркнул еще
и, сдерживая смех, выбрался из-за стола.
- Мам, мне бы рукавицы!
- Куды лыжи-то навострил? Опять до полночи прошараганитесь. Диво, и
мороз-то вас не берет!
Однако мать подала Сережке сушившиеся в печурке рукавицы. Парень
проворно убрался к дружкам на морозную улицу. Вскоре заторопился гулять и
Иван Никитич. Аксинья, вымыв посуду, тоже засобиралась в другую избу.
Носопырь отправился вместе с ними.
Дома остался один дед Никита.
Он увернул в лампе огонь, закрыл трубу жаркой лежанки. Сходил на сарай и
в хлевы навестить скотину.
За печным кожухом потрескивала, высыхая, лучина, шуршали в стенах
тараканы. Кряхтя от боли в спине, дед Никита опустился на колени, с
виноватой отрадой, исподлобья взглянул на божницу. Перед большеглазым и
скорбным Спасом чуть покачивалось на цепочке оправленное в резную медь
голубое фарфоровое яичко, за ним тускло горела лампадка. Никита кидал щепоть
ко лбу и по костлявым плечам, шептал молитву на сон грядущий:
- Господи, царю небесному, утешителю душе истины, умилосердись и
помилуй мя грешного и отпусти вольныя мои грехи и невольныя, ведомыя и
не-ведомыя, яже от науки злы и суть от наглства и уныния, аще именем твоим
клялся, или похулил в помышлении моем, или кого укорил, или оклеветал гневом
моим, или солгал, или безгодно спал, или нищ придя ко мне и презрел его, или
брата моего опечалил, или сводил, или кого осудил, или развеличахся, или
разгордехся, или стояшу ми на молитве ум мой о лукавствии мира сего
подвижехся, или развращение помыслил, или доброту чуждую видев и тою уязвлен
был сердцем, или неподобныя глаголах, или греху брата моего посмеялся, или
ино что содеял лукавое. Господи, боже наш, даждь нам, ко сну отходящим,
ослабу души и телу и соблюди нас от всякого мечтания и темныя сласти, устави
стремление страстей, угаси разжение восстаний телесных.
Никита вздохнул и сделал глубокий поклон. Глядя на крохотный, еле
мерцающий огонек лампадки, он закончил молитву:
- Помилуй мя, творче мой владыко, унылого и недостойного раба твоего, и
остави ми, и отпусти и прости ми, яко благ и человеколюбец да с миром лягу,
усну и почию блудный, грешный и окаянный аз, и поклонюся, и воспою, и
прославлю пречестное имя твое, со отцом и единородным его сыном, ныне, и
присно, и во веки, аминь.
Он проворно встал и так же по-стариковски суетливо полез на печь. Там,
наверху, он поставил валенки на горячее место, заткнул уши куделей, чтобы не
заполз таракан, и положил голову на узел просыхающей ржи.
Где-то в бревнах летней избы сильно пальнул мороз. Было девять часов
вечера. Шла вторая неделя святок, святок нового тысяча девятьсот двадцать
восьмого года.


II

Примерно в тот самый момент, когда смеркли окна у Роговых, в доме
напротив вспыхнул огонь. Десятилинейная лампа осветила внутренность