"Василий Белов. Кануны (Хроника конца 20-х годов) " - читать интересную книгу автора

Когда Иван Никитич Рогов с женой Аксиньей пришли гулять к Мироновым, в
избе у Евграфа уже сидело десятка полтора спокойных мужиков и баб. Они
нюхали табак, говорили о кредитах, о ТОЗе и о налоге, мекали насчет вешнего,
кому сколько пахать.
Широкоплечий, розовый после чаю Евграф сидел на чурбаке у дверей и сучил
для вершей нитки. Хозяйка Марья мыла посуду, а их дочь, грудастая, белокурая
и востроглазая Палашка собиралась в кути на игрище. За столом сидел гость,
бородатый хозяйкин брат Данило Пачин, который, беспокоясь об уехавшем за
рыбой сыне, пошел его встречать, не встретил и все поглядывал в окно и
тужил, что приходится ночевать.
- Полно, Данило Семенович, - утешал Пачина шурин Евграф, - погости и в
Шибанихе, не все Ольховица.
- Оно бы что, - кряхтел Данило. - Парень-то у меня... Третьи сутки ни
слуху ни духу.
- Пашка парень проворной, ничего с ним не сделается, нараз прикатит.
Но Данило не успокаивался и все поглядывал за занавеску в окно, поджидая
сына. Рядом с Данилом сидел и перебирал семенной горох Степан Клюшин,
черный, с разными глазами мужик. Клюшин был книгочий и выдумщик. Он
выписывал из Вологды какие-то журналы, ежегодно вводил в хозяйство
что-нибудь новое: то посеет клевер, то смастерит какую-то особую соху.
Больше всего Степан Клюшин не любил попов и нищих, был молчалив, хотя
частенько говорил о политике, а в ТОЗ, кредитку и мелиоративное товарищество
вступил самым первым. Сейчас он отбирал в решето горох, принесенный из дому
в корзине. Жена его, Таисья, пряла, отец Петруша, хлопотливый старик с белой
апостольской бородкой, судил о чем-то с Евграфом. Клюшины пришли гулять
целой семьей
Были здесь и чинные Орловы, муж да жена, сидел тихий, словно
пришибленный, Василий Куземкин, осторожно покуривали братаны Новожиловы.
Дожидался Палашку гармонист Володя Зырин, а на горячей лежанке, разувшись,
сидела старушка Климова, по прозвищу Гуриха. Она сидела и нюхала табачок из
деревянной, оправленной медью Петрушиной табакерки, то и дело колотя друг о
дружку сухими жилистыми ножками.
Из мужиков самым непоседливым на этой беседе был Иван Нечаев - молодой,
только что отслуживший действительную. Красноармейская жизнь прошла для
Нечаева приятно и скоро. Служил он под Питером, в небольшом, но веселом
городке, именуемом Красным Селом. Нечаеву присвоили звание младшего
командира, и, приколов на ворот гимнастерки два рубиновых треугольничка, он
вернулся в Шибаниху. Вернулся с тем же настроением беззаботного
мальчишества, с каким уезжал на службу. Когда он, даже не дождавшись
последорожной бани, побежал в гости, мать его, Фоминишна, только и успела
сказать: "Ох, Ванькя, Ванькя..." За один год Нечаев удосужился и жениться, и
срубить новую зимовку, амбар, баню и хлев: азарту в руках было много. Зато
по праздникам, даже трезвому, ему не сиделось на месте, надо было куда-то
бежать, с кем-то говорить, что-то делать. Нынче, угодив на спокойную
мироновскую беседу, Нечаев не знал, что делать, его подмывало уйти в другую
компанию.
- Что, Ванюшко, не принесла еще Анна-то? - спросила Гуриха.
Анна - это жена Нечаева. Ей вот-вот надо было родить, отчего на Нечаева
нападал страх и хотелось спрятаться куда-нибудь наглухо, с головой. Он
сказал, что нет, Анютка еще не принесла, и из озорства попросил понюхать. Он