"Эдуард Белтов. Второй фронт Иосифа Сталина (полит.)" - читать интересную книгу автора

лежащих людей не всегда выдерживала, и поэтому ведро часто опрокидывалось
не за стенку вагона, а внутрь, на нас".
Фронт. Август. Котел под Гомелем. Немцами взято в плен 78 тысяч солдат
и офицеров Красной армии, захвачено около 150 танков и около 700 орудий.
Тыл. Август. Воспоминания М. Штейнберг (продолжение).
"Ужасно было и другое - быстро возникла вшивость. Так их много было,
этих вшей, что когда вагон засыпал, люди шевелились, кипели, прямо как
вода в кастрюле кипит. В вагоне было больше ста человек. Скамеек никаких
не было. Поскольку дно было рифленым, то ни один человек не мог лечь на
пол на протяжении всей дороги.
Мы сидели в вагоне, как в камере: каждая из нас вдвигалась в следующую.
Ноги при этом страшно затекали.
В вагоне была перегородка. За перегородку в первый же день положили
умирающих.
Положили мужчин в наш женский вагон в надежде на то, что мы будем за
ними ухаживать. Перегородка была невысокой - два ряда сбитых досок, так
что легко можно было перелезть.
В Кировоградской тюрьме сидела врач, Софья Викторовна. С ней сидел и ее
отец - священник, отец Виктор. Отец Виктор сразу же попал в наш вагон за
эту перегородку. Мы с Софьей Викторовной вдвоем кормили его и других
умирающих. Мы брали их пайки и пытались заставить их есть, но почти никто
из них уже есть не мог.
Тогда мы выносили эти пайки конвоиру и спрашивали, можно ли раздать их
другим заключенным. Если он разрешал, то мы клали пайки на крышку ведра, и
тот, кто хотел, брал. Хотели многие. Себе мы пайки не брали. Никогда. Ни
я, ни Соня. И не потому, что мы не хотели есть, а чтобы не выглядело, что
мы помогаем больным ради этих паек.
Из тех, кто был за перегородкой, никто больше трех дней не прожил.
Перегородку эту скоро разобрали.
Первые три дня нас не кормили. Совсем. И почти не давали воды. На
третий день нам сварили кашу из манной крупы. Сварили её в бочке из-под
керосина или бензина. А приносили кашу в ведрах, на которых было столько
грязи, что сомнение брало - а не бывшие ли это параши.
Трое суток я не ела, но эту кашу съесть не могла. Может быть, позже,
через год, скажем, я бы эту кашу и съела, но в тот момент - нет. И не
только я одна. И кроме того, снова возник вопрос: во что взять кашу?
Приносили ее горячей. Чем есть? Как есть? У нас не было подолов, не было
платков, не было ничего. У меня был, правда, бюстгальтер. Раздеться -
значит догола раздеться на глазах конвоиров. Я сейчас не могу вспомнить,
как этот вопрос разрешался. Есть прямо из ведра вагон не мог. Возле ведра
могло есть пять, ну, десять человек. Да и ведра эти... Они так напоминали
только что использованные параши! Это было хуже скотства, это было ужасно,
ужасно. Но - ели. Ели не все, но многие.
Регулярной пайки сначала не было. Выдавали хлеб,нарезанный, конечно,
без всякой хлеборезки - как получится. Мы страдали не столько от голода,
сколько от жажды.
Воды давали страшно мало. А ведь мы ехали в начале августа по Украине в
жуткую жару. Только день на двенадцатый мы доехали до Урала: ночи стали
очень холодными. Но дни все равно были очень жаркие. По ночам мерзли.
Прижимались друг к другу. Все-таки спали, потому что были очень измучены.