"Эдуард Белтов. Второй фронт Иосифа Сталина (полит.)" - читать интересную книгу автора

себе понятие передовой было в высшей степени условным. Утром, скажем, это
действительно была передовая, а вечером, глядишь, уже глубокий тыл.
Поэтому и снимать приходилось какую-то другую войну, и главными тогда были
сюжеты вроде "Отдых после боя" иди еще что-то вроде этого. И, раз уж к
слову пришлось, замечу, что знаменитая фотография Макса Альперта, которую
стали называть "Комбат" и которая стала в полном смысле слова символом
сражающейся Красной армии, ну, та, где командир с пистолетом в руке
поднимает в атаку бойцов, фотография эта снята в глубоком тылу, на
территории Среднеазиатского военного округа - то ли в Ташкенте, то ли в
Алма-Ате, я уж теперь не помню. Да об этом никто и не знал тогда, все
думали: вот какой отчаянный репортер - в самую гущу боя влез...
- Это ты, Яша, правильно заметил: мы тогда снимали другую войну... -
сказал Рюмкин, аккуратно обезглавливая вилкой балтийскую салаку, которой
мы закусыва ли "наркомовские сто грамм". - И вообще все менялось
беспрерывно. Одна история с моей "лейкой", которую я уронил в Сталинграде
с третьего этажа, а потом благополучно снимал ею всю войну, чего стоит.
Это действительно была "лейка" - настоящая американская, а не ее бледная
копия, которая называлась ФЭД, и я действительно по нечаянности уронил ее
с третьего этажа, и ничего ей не сделалось, осталась только вмятинка - и
все, а она работала как часы. Так вот, всю войну я с гордостью об этом
рассказывал и демонстрировал замечательную продукцию наших союзников по
антигитлеровской коалиции. А в сорок седьмом я за этот же самый рассказ
чуть "червонец" не схлопотал, и только случай меня от Колымы спас, честное
слово. В это время уже вовсю сажали за то, что на языке "органов"
называлось "преклонение перед иностранной техникой". Если же иметь в виду,
что я - еврей, то все эти послевоенные кампании по борьбе с бог знает чем
могли бы и по мне проехаться...
При этом разговоре не присутствовал Макс Владимирович Альперт, тот
самый, который знаменитого "Комбата" снял, и когда я потом рассказал ему о
нашем разговоре и о том, что я, как и многие мои сверстники, многого,
слишком многого не знаю о Большой войне, он подтвердил: да, снимок этот
сделан в глубоком тылу, и не его, Альперта, вина, что бильдредакторы
центральных газет - то ли сами, по своей инициативе, то ли по указанию
свыше - никогда о месте и времени стемки не упоминали. Макс Владимирович -
худощавым пппгпяяяый и .бесконечно кооректный вый, долговязый и бесконечно
корректный в ибщении с собеседником вне всякой зависимости от ранга
последнего - был, между прочим, автором самого известного портрета
Сталина, того самого, с трубкой (и я, признаюсь, всё-таки выцыганил у него
на память этот снимок с его, Макса Владимировича, автографом, который в
конце-то концов спер кто-то из многочисленных моих знакомых). Он показал
мне и еще с десяток дублей, которые сделал'тогда, в 1935 или 1936 году, и
я вынужден был отдать должное вкусу вождя: для публикации он отобрал
лучший - это несомненно. Так вот, именно Альперт сказал мне тогда то, чего
ради я сегодня, через много лет, и пишу эти строки.
- Дорогой Эдуард Николаевич, - сказал он. - Не в том, собственно, дело,
что сегодня вы многого об этой войне не знаете: придет время - и тайное
станет явным, а в том, что вы никогда не узнаете о другой войне, войне
Сталина против собственного народа, и о втором фронте, который был открыт
уже 22 июня 1941 года. Поспрашивайте стариков - не все, но многие из них
расскажут вам такое...