"Владимир Павлович Беляев. Дом с привидениями (Старая крепость, Книга вторая)" - читать интересную книгу автора

кладке через водопад. Ну и ругал же я себя в эту минуту! "Эх ты, - думал я,
- трус. И зачем выдумал Тиктора? Надо было остаться с Галей, спровадить от
нее Котьку. Не мог надавать Котьке или просто взять ведра да понести сам.
Тогда бы Котька ушел. Упустил такой случай. А так смотри: шел-шел сюда,
чтобы повидать Галю, из самой совпартшколы шел, и вот радуйся - повидал!
Теперь, наверное, они вместе пойдут. И Котька станет хвастаться перед Галей,
какой он сильный, скажет, что я его испугался, будет наговаривать про меня
всякое. Обязательно будет наговаривать".
Я обогнул деревянную церковь. В луже возле колодца размокала желтая
коробочка папирос "Сальве". Тисненая этикетка с нарисованной дымящейся
папироской отклеилась и плавала поверх лужи. Я посмотрел на плавающую
этикетку, вспомнил, как несколько лет назад мы собирали коллекции таких вот
коробочек от папирос, и быстро пошел по горной крутой дороге, которая
огибала Старую крепость со стороны Карвасар. Я шел на Подзамче и никак не
мог сообразить, зачем я иду туда.
Уже в городе, по дороге домой, я остановился возле витрины
парикмахерской Мрочко. Там, за толстым бемским стеклом, торчали на болванках
восковые лица тонконосых красавиц. На каждой был приклеенный парик. А сбоку,
по обеим сторонам нарядной и устланной разноцветной бумагой и журнальными
вырезками витрины, блестели два зеркала. Я делал вид, что рассматриваю лица
восковых красавиц с каплями клея на висках, а сам искоса глядел в зеркало.
Мне стало стыдно смотреть на себя в зеркало просто так. Прохожие еще станут
смеяться: такой здоровый парень и, как девчонка, в зеркало себя
рассматривает. Я смотрел украдкой и думал: "Котька шире меня в плечах - и
только". Я видел в боковом зеркале свое сердитое лицо, глаза навыкате,
рубашку апаш, подпоясанную ремнем, целые, без единой латки, черные
молескиновые штаны. Серая кепка была слегка заломлена назад. Худо только,
что я был босиком. Надо было надеть сандалии. "Эх ты!" - поругал я себя.
Налюбовавшись собой вдоволь, я широко расправил плечи и, как борец,
размахивая согнутыми в локтях руками, зашагал по мостовой к совпартшколе.
Городские тротуары были гладкие и теплые от солнца.


ПЕРВЫЙ МАТЧ

На зеленой лужайке во дворе совпартшколы курсанты гоняли мяч.
Часовой у ворот, молодой черномазый парень с раскосыми глазами, в
голубой буденовке, опираясь на винтовку, следил со своего поста за игрой. Я
остановился возле турника.
Турник - водопроводная труба, до блеска отполированная ладонями, - был
закреплен одним концом в развилке клена. Другой конец трубы был прибит
скобками к врытому в землю столбу. Столб да брошенная на траву одежда и были
воротами для играющих. Вторые ворота - два пенька - виднелись под самыми
окнами нашего флигеля. Там в голу стоял, полусогнувшись, мой старый знакомый
Полевой, секретарь партийной ячейки совпартшколы. После демобилизации из
Красной Армии он решил не возвращаться к себе на родину в Екатеринослав, а
остался у нас, в Подолии, и уездный комитет партии направил Нестора
Варнаевича в совпартшколу.
В тех воротах, что были возле меня, суетился лектор политэкономии,
стриженный под машинку Картамышев в широченных синих галифе и оранжевой