"Искатель. 1985. Выпуск №4" - читать интересную книгу автора

V

Джон Гарольд Симмонс был режиссером-кинодокументалистом. Однако даже те, кто хорошо знал его, пожалуй, удивились бы, услышав полное имя. Несмотря на возраст, он так и остался для всех просто Джонни. Друзья приписывали ему следующую фразу: «Я участвовал в шести государственных переворотах, три из которых сумел предотвратить».

Джонни уверял, что ничего подобного не говорил, хотя мог бы сказать с полным основанием, ибо все это было недалеко от истины. В его творческом багаже не имелось ни одной относительно «спокойной» съемки, ни одного ровного, тривиального фильма. Он постоянно искал темы острые, что называется с перчиком, такие, которые волновали бы не только его соотечественников, но и весь мир.

Сегодня Симмонс ехал на базу Гринэм-Коммон. В окне проплывал обычный английский ландшафт: невысокие зеленые холмы, по которым бродили овцы, крутые острые крыши домов, покрытые черепицей; блеснула на солнце речушка с заросшими пыльным кустарником берегами.

Военная база раскинулась на возвышенности, обрамленной серой лентой бетонки. К ней почти вплотную подступала роща. У главных ворот на поляне раскинулся палаточный городок. Его вполне можно было бы принять за обычный туристический лагерь, не будь перед ним трехметрового забора из двух рядов колючей проволоки с нависшим козырьком и пузатой спиралью Бруно посередине. Забор был сплошь увешан фотографиями детей. Симмонс знал из газет, что это дети женщин, которые жили в лагере раньше или живут в нем сейчас, а также тех, кто приезжал в Гринэм-Коммон, чтобы выразить свою солидарность с поселившимися здесь женщинами.

Беззащитные детские лица — серьезные — и улыбающиеся, капризные и озорные, пойманные любительским «Кодаматиком» и объективом профессионального фотографа — заглядывали в глаза каждому, кто приближался к базе, как бы спрашивая: а что будет с нами, если атомная война все-таки разразится?

Симмонсу вспомнилось интервью, которое он записал на пленку минувшей весной в Гамбурге. Одна из участниц «Марша мира» сказала: «У меня двое детей. Моя прямая обязанность — беречь их от насморка и простуды, следить, чтобы с ними ничего не случилось дома, чтобы они не попали под колеса машины на улице. Но почему же никто не хочет понять, что, как мать, я несу не меньшую ответственность и за то, чтобы уберечь их от угрозы ядерного уничтожения?»

«Быть может, где-то здесь и фотографии ее малышей?» — подумалось Симмонсу. Женщина говорила, что собирается летом посетить лагерь в Гринэм-Коммон. Он решил разыскать в архиве интервью с ней, затем еще раз окинул взглядом скрывающуюся за изгибом забора галерею детских лиц и направился к лагерю.

Как и к «бобби», к журналистам в Гринэм-Коммон привыкли и не обращали на них внимания. Вокруг походного примуса, на котором тихонько посвистывал ярко-оранжевый чайник, расположились женщины в годах. Они по-домашнему пили чай с молоком. Около соседней палатки молоденькая девушка пришивала к куртке эмблему лагеря — черной крылатой ракете преградили путь скрещенные руки. Ее подруга, сидя на корточках, красной краской выводила буквы на длинной матерчатой полосе транспаранта, подложив под нее лист фанеры.

Симмонс замедлил шаги.

— Вы откуда, девушки? Каким ветром занесло вас в Гринэм-Коммон? — спросил он, приподняв шляпу.

— Я из Глазго! — ответила та, которая пришивала к куртке эмблему.

— А я из Лампегера, — оторвав глаза от транспаранта, улыбнулась ее подруга и пояснила: — Это в Уэльсе.

Впрочем, пояснение было лишним. Ее сильный уэльский акцент говорил за себя сам.

Симмонс окинул взглядом палатку — малогабаритную и, казалось, до того легкую, что подуй ветер посильнее, и ее унесет.

— Тяжело, наверное, жить в палатке? — посочувствовал Симмонс.

Мягкие губы девушки из Уэльса неожиданно отвердели.

— Лучше жить в палатке, чем вовсе не жить! — тряхнула она головой.

Симмонс хотел было продолжить разговор, но тут его внимание привлекла стройная блондинка с распущенными волосами. Он вспомнил, что видел ее накануне в выпуске теленовостей. Она стояла в окружении женщин и что-то живо объясняла журналистам. Симмонс еще раз приподнял шляпу и, пожелав девушке из Глазго и ее уэльской подруге всего хорошего, направился к заинтересовавшей его группе. Подойдя поближе, прислушался.

— Джентльмены, вы пишете и говорите по телевидению и радио, что мы на содержании Москвы, — говорила блондинка, открывая сумочку. — А теперь убедитесь, кто помогает нам на самом деле. Вот чеки.

Опередив коллег по профессии, Симмонс выхватил из рук девушки стопку бумажек и стал их перебирать.

Чеки в основном были достоинством в пять, десять, пятнадцать фунтов. Но попадались и выписанные на довольно солидные суммы.

«Семьсот фунтов стерлингов» — значилось на одном из чеков.

— Кто жертвовательница? — поинтересовался Симмонс, тщетно вглядываясь в неразборчивую подпись.

— Барбара Лоусен из города Бигги-Хилл в графстве Кент, — ответила синеглазая блондинка с распущенными волосами и, достав из сумочки голубой конверт, добавила: — Кроме денег, Барбара прислала письмо.

— Можно прочесть? — протянул Симмонс руку к конверту.

— Я сама! — решительно возразила блондинка

прочла девушка выразительно и громко. Но вот интервью окончилось, и журналисты в поисках тем и сюжетов разбрелись по лагерю кто куда. Только Симмонс не торопился.

— Если меня не подводит память, вы Патриция Логэн? — тронул он за рукав девушку, которая тоже собиралась уйти, и во избежание недоуменного «откуда вы меня знаете?» поспешил объяснить: — Я видел вас во вчерашнем выпуске теленовостей Как это вы осадили корреспондента «Вис-ньюс»! Здорово осадили! Я полностью согласен с вами: «лучше быть красным, чем мертвым»!

— А еще лучше — пусть все живут и радуются жизни! — нахмурилась Пат.

— Именно поэтому вы здесь, в Гринэм-Коммон? — спросил Симмонс.

— И поэтому тоже, — уклонилась от прямого ответа Пат. И лицо ее озарилось улыбкой — очень откровенной и чистой

— Знаете, — улыбаясь чему-то своему, потаенному, продолжила она, — когда я в первый раз услышала о героинях из Гринэм-Коммон, то сказала себе: «Пат, это не для тебя!» Но однажды в школу, где я преподаю, пришло письмо. «Полиция собирается силой выдворить нас из лагеря, — говорилось в письме. — Чем больше женщин приедут к нам, в Гринэм-Коммон, тем труднее будет властям справиться с нами». И я решилась: взяла спальный мешок и приехала сюда, еще не зная, надолго ли мне хватит решимости. Через неделю я поняла, что решение мое правильное. Лагерь мира — это больше чем смелый жест неповиновения властям, лагерь мира — это как бы овеществленная метафора личной ответственности человека за все, что происходит в мире. Вот то главное, что я здесь поняла! — без улыбки закончила Пат.

Симмонс был бы никудышным журналистом, если бы через полчаса не знал о Патриции Логэн много такого, чего обычно не рассказывают при первом знакомстве. Но Джонни умел настраивать людей на волну откровенности и вскоре был посвящен даже в то, что у Пат есть жених, почти муж, как выразилась девушка, а «почти» потому, что она, Пат, все никак не может решиться вступить в законный брак.

— Не из-за того, что мы не любим друг друга, — вздохнув, пояснила Пат Симмонсу, — я люблю Роберта, и он любит меня. Но он ни во что не ставит мои убеждения, а из-за этого споры, в которых каждый из нас остается при своем. Мы и сейчас с ним в размолвке, — призналась она.

Она запнулась — из лагеря долетели крики: «Дамы, выселение!»

— Скорее! — на ходу бросила Пат, жестом приглашая Симмонса последовать за нею.

Придерживая кофр рукой, Джонни быстро, почти бегом, вернулся в лагерь. Здесь кое-что переменилось, и — увы — не к лучшему: на бетонке появились грузовики, между палатками расхаживали рослые, как на подбор, полицейские в черных мундирах и фуражках с лакированными козырьками. От ярких белых кубиков, усыпавших околыши, рябило в глазах.

— Дамы — выселение! — строго оповещали они.

Умудренный жизненным опытом, Симмонс видел по их лицам, что подобные мероприятия полицейским надоели до чертиков, но служба есть служба.

Началась суматоха. Но ни малейшей паники или растерянности. Судя по всему, жительницам лагеря происходящее было не в новинку. Женщины неторопливо собирали пожитки, снимали палатки. Относили к лесу столики на низеньких ножках, примусы и газовые плитки, посуду, ведра, продукты в картонных коробках, тазы, кастрюльки. Все это — частная собственность, святая святых А вот то, что окажется без присмотра, — Симмонс не сомневался в этом, — полетит в кузова грузовиков.

Симмонс заснял эвакуацию палаточного лагеря и отправился следом за женщинами в рощу. Сложив в кучи свой скарб, они собрались на широкой лесной поляне. Джонни подошел к корреспондентам, окружившим миссис Кронин, которую он знал по сообщениям печати. По годам она была молода, да и выглядела она молодо — ни единой сединки в аккуратно собранных заколками черных волосах, но обитательницы лагеря в знак особого уважения звали ее «мамаша Селина». В числе шестидесяти кардиффских женщин три года тому назад она прошагала по дорогам Англии сто семьдесят километров и пришла сюда, к американской военной базе крылатых ракет с ядерными боеголовками, да так здесь и осталась Три зимы в палатке!

Солнце внезапно зашло за тучи, сразу похолодало, подул ветер.

— Где же вы теперь ночевать будете? — с профессиональной участливостью спросил один из корреспондентов.

— Там же, где и ночевали, — поежилась миссис Кронин. — Отсидимся в этой тихой обители часов до семи вечера, а затем начнем перебираться на старое место.

Симмонсу рассказывали, что участок леса, на котором «отсиживались» женщины, принадлежал человеку из Ньюбери, который разрешил обитательницам лагеря пользоваться им в любое время. Здесь их никто не имел права и пальцем тронуть. Опять-таки все та же святая святых — частная собственность.

Журналист, верный себе, решил перевести разговор на серьезные рельсы.

— Миссис Кронин, почему вы здесь, в лагере? — с деланным, но располагающим к откровенности простодушием спросил Симмонс.

Карие глаза Селины погрустнели.

— Однажды, в день рождения моего сына, я решила свозить его к морю. Городок, где мы живем, очень тихий, а на взморье… Как тут отдыхать, если над тобой то и дело проносятся военные самолеты. Они ужасно пугали мальчика. «Мама, они собираются нас бомбить?» — испуганно спрашивал он. И неожиданно мне стало ясно: страх моего сына донельзя реален… Я хочу, чтобы он рос, не зная страха. Вот почему я здесь, в Гринэм-Коммон, — услышал Симмонс.

Поговорив с женщинами, Джонни ушел снимать другой лагерь, видневшийся за изгибом бетонки, а когда возвращался обратно, снова встретил мамашу Селину Набросив на куртку старенькое серое пальто, она, сидя на раскладном стуле, беседовала о чем-то с пареньком лет пятнадцати, худеньким, большеглазым, серьезным.

— Мистер Симмонс, — окликнула она Джонни. — Я хотела вам дать материалы о фирмах, работающих на ракеты. — Порывшись в вещах, достала полиэтиленовую папку с бумагами. — Вот. Может быть, пригодится. Мы собрали эти данные, чтобы объявить бойкот продукции предприятий, работающих на войну.

Белый «лендровер» влетел в провинциальный городок.

— Соунси, — объявил Гарри.

— Совершенно непонятно, почему его построили здесь, а не где-нибудь в другом месте? — Роберт рассматривал окрестности — Ни речки, ни гор, за которыми можно хотя бы от ветра укрыться…

Гарри свернул с главной улицы, и вскоре машина покатила по Голдсмит-стрит, которая выглядела так, словно ее отрезали у еще более захолустного городишка и приткнули к Соунси на всякий случай. Промелькнул магазин «Подержанная мебель», «Сапожная мастерская» с тусклыми стеклами окон, лавчонка антиквара «Мастера древности», харчевня с архаическим названием «Седло барашка», гараж «Пенфилд-моторс», похожий на закопченный ангар начала авиационной эры, серая каменная церквушка и пристроенный к ней как бы в качестве подпорки неказистый приземистый зал собраний, щеголяющий новой крышей из гофрированного шифера.

Гарри сбавил скорость, давая Роберту оглядеться. Ведь в этом захолустье ему предстояло прожить не день и не два.

За церковью тянулся участок земли, обнесенный зеленым штакетником. На нем пестрел палаточный городок. Каждую из палаток хозяева, видимо, выбирали по странному принципу: ни по цвету, ни по форме и размерам их палатка ни в коем случае не должна была походить на соседствующие с ней.

За палатками возвышались величественные корпуса зданий, поблескивающие стеклом и сталью. В этом захолустье они казались либо миражем, либо кинодекорацией.

— Фирма «Прат-Утмей» по соглашению с американской IBM выпускает компьютеры для крылатых ракет, — процедил сквозь зубы Гарри, поймав вопросительный взгляд Роберта. Прибавил: — Погляди на лагерь, да пойдем перекусим: посидим на прощанье в «Седле барашка».

Он развернул «лендровер». Улица была пустынной, лишь у проходной фирмы стояло несколько машин.

Вдоль глухой стены харчевни тянулась коновязь, сохраняемая, очевидно, как память о временах королевы Елизаветы. Гарри приткнул к ней «лендровер». Они вышли из машины, поднялись на крыльцо. Мраморные ступени словно осели посередине, стертые за многие годы ботинками и туфлями посетителей. Роберт осторожно тронул массивную медную ручку в зеленой паутине окиси, глубоко въевшейся в начищенный заботливым хозяином старый металл.

Двое перешептывающихся влюбленных и еще какой-то одинокий гость, тянувший пиво у обшитой оранжевым пластиком стойки, не обращали на Роберта и Гарри никакого внимания. Зато хозяин — невысокий толстяк со склеротическими жилками на носу — сразу выбежал навстречу.

— Что будем есть и пить? — как давнему другу, улыбнулся он Гарри.

Заказали телятину с сухим вином

— А готовят здесь недурно, — прищелкнув языком, заметил Гарри. — Советую забегать сюда почаще. Денег не жалей, для дела мы их не считаем. — Затем рассказал Роберту кое-что из истории молодежных трудовых лагерей.

Они появились сразу же после первой мировой войны; задача, которую ставили перед собой организаторы, была точно такая же, как и теперь: сблизить молодежь разных стран и мировоззрений в бесплатном труде на пользу тех, кто в нем нуждается, но не имеет средств нанять рабочих. Широкое распространение трудовые лагеря получили в последние годы, когда возросла опасность ядерной войны. Находятся они под эгидой ЮНЕСКО.

— Попасть в такой лагерь может каждый, — говорил Гарри. — Приходи, работай, слушай, о чем говорят другие, спорь, высказывай собственную точку зрения

Минут через двадцать, расплатившись, они вышли на улицу.

— Ну, Роберт, счастливо оставаться, — протянул руку Гарри. — Приезжай на уик-энд в Лондон.

Дул сильный холодный ветер. С мутного неба микроскопической пылью сыпался моросящий дождик. Продрогший Роберт с дорожной сумкой и притороченным к ней ремнями спальным мешком подошел к воротам лагеря. Как и штакетник, они были выкрашены в зеленый цвет.

«Цвет надежды», — невольно подумалось ему

Справа, под шиферным навесом, стоял столик, за которым сидел дежурный. На нем были линялая футболка, потертые джинсы, курчавившиеся лохмами неподшитых брючин над расшлепанными башмаками, на голове — желтая велосипедная кепочка с большим пластмассовым козырьком цвета томатного сока. С этой экипировкой бродяги контрастировало лицо, свежее, добродушное, краснощекое.

«Как у Санта-Клауса на рождественской открытке», — отметил про себя Роберт.

Дежурный, не вставая, скользнул полусонным взглядом по фигуре Роберта.

— К нам? — спросил он неожиданно тонким голосом.

— Как видишь.

— Вон в том Тауэре спроси Карен Коллинз, — показал он подбородком в сторону дощатого сарайчика, стоявшего неподалеку от палаточного лагеря. — Она у нас тут хозяйка.

По дорожке, посыпанной желтым гравием, Роберт направился к сарайчику. Подавленность, смутная тревога, ожидание каких-то перемен к худшему, не покидавшие его после возвращения из Италии, нахлынули снова. Да тут еще эта мерзкая погода: дождь не дождь, а так, невнятная осенняя морось. Хотя по календарю еще только начало августа.

Да, на таком промозглом ветру душа не запоет. Мало радости, «когда осенний ветер в волосы запустил пятерню», вспомнились Роберту стихи Дилана Томаса.