"Энн Бенсон. Огненная дорога (Чумные истории-2)" - читать интересную книгу автора

Страницы сии, утверждал аптекарь, таят в себе великие секреты. И только
огромная нужда, уверял этот мошенник, заставляет его расстаться с таким
сокровищем. Услышав это, молодая женщина, которая называла Алехандро Санчеса
"pГЁre",[1] достала из кармана юбки золотую монету и обменяла ее на книгу.
Недаром, значит, он настаивал на том, чтобы она всегда носила золото с
собой, если ей случится отправиться куда-то одной. На этот раз Алехандро
послал ее в аптеку за травами, а вернулась она с листками совсем другого
рода. Она понимала, что это будет значить для него.
Он бросил взгляд на женщину, спящую у противоположной стены маленького
дома, где они сейчас жили, улыбнулся и пробормотал:
- Значит, я хорошо тебя учил.
Молодая женщина зашевелилась. Зашуршала солома, и мягкий голос произнес
нежно, но с укоризной:
- PГЁre? Ты все еще не спишь?
- Да, дитя, - ответил он, - твоя книга не отпускает меня.
- Я больше не дитя, pГЁre. Называй меня "дочка" или по имени, как тебе
больше нравится. Но не "дитя". И это твоя книга, хотя я начинаю жалеть, что
купила ее для тебя. Ложись-ка спать и дай глазам отдохнуть.
- Мои глаза и так слишком много отдыхают. Они изголодались по тому, что
написано на этих страницах. И не стоит жалеть об этой покупке.
Она приподнялась на локте и потерла лицо, прогоняя сон.
- Нет, я буду жалеть, если ты не внемлешь собственному предостережению
о том, что долгое чтение губит глаза.
Сквозь полутьму он вглядывался в лицо молодой женщины, ставшей такой
прекрасной, такой решительной, сильной и справедливой. Сейчас в ее облике
оставался лишь легкий налет детского, но вскоре, понимал Алехандро, и это
исчезнет - вместе с невинностью. Однако пока девичий румянец все еще цвел на
ее щеках, и Алехандро втайне желал, чтобы он сохранился как можно дольше.
"Она стала совсем взрослой", - вынужден был признаться он самому себе.
И понимание этого вызвало знакомое чувство, природу которого ему никогда не
удавалось выразить словами, хотя, как он думал, "беспомощная радость" было
ближе всего. Это чувство притаилось в его сердце с того самого дня десять
лет назад, когда судьба вручила ему эту малышку, чтобы он вырастил ее; и
становилось все отчетливее по мере того, как выяснялось, что, несмотря на
все свои обширные знания, он подготовлен к этой роли не лучше любого
необразованного простолюдина. Некоторые мужчины, казалось, каким-то образом
знали, что и когда делать, но он не мог похвастаться, что выполняет
родительские обязанности с естественной непринужденностью. Ему казалось, это
жестокая шутка Бога - что "черная смерть" скосила так много женщин, ведь
именно они наряду с врачами трудились, облегчая страдания своих умирающих
мужей и детей, и поэтому во множестве погибали сами. Алехандро предпочел бы,
чтобы умерло больше священников. Выживали в основном те, кто ради
самосохранения запирался и не выходил из дома, пока их самоотверженные
собратья гибли, помогая людям. И таких, кто думал лишь о самом себе, было
оскорбительно много.
Он делал для девочки все, что мог, в одиночку, без жены, поскольку не
хотел пятнать память о женщине, которую любил в Англии, женитьбой по
расчету. И Кэт никогда не жаловалась на недостаток материнской заботы.
Сейчас она стояла на пороге прелестной женственности и была готова в любой
момент перешагнуть через него. Выросшая без материнской ласки, под опекой