"Нина Берберова. Аккомпаниаторша (Повесть) " - читать интересную книгу автора

какая-нибудь барышня, ну хотя бы в розовом платье, и она, присев рядом со
мной на стул, переворачивала бы мне страницы. То есть была бы при мне
приблизительно тем, чем я была при Марии Николаевне. Но я играла наизусть, и
нас было двое. Нас было двое на эстраде, и у меня было такое впечатление,
что нас двое в зале. Я знала, что Павел Федорович прошел в первую с правой
стороны ложу, где сидели знакомые. Зал был совершенно полон. Но я все-таки
чувствовала, что нас двое. Это ощущение продолжалось, вероятно, минуту: от
того, как стихли аплодисменты, и до того, как внезапно, в первом ряду, я
увидела Бера.
Он смотрел на нее, он был бледен, как его белая фрачная грудь. Нас было
теперь трое. Я взяла первый аккорд. Мария Николаевна смотрела поверх зала.
Но я угадала, что она знает, что он здесь. И пусть она не глядит на него,
она все равно его видит.


VII

Наступила зима. После первого концерта было еще два; Мария Николаевна к
декабрю получила два ангажемента: один в Америку, на концертное турне,
другой - в Милан, в "Скалу". Она теперь была так тесно и плотно окружена
людьми, что мы оставались вдвоем с ней только утром, до завтрака, когда она
занималась, иногда неодетая, а с Павлом Федоровичем она бывала наедине
только поздно ночью, когда они возвращались откуда-нибудь - из гостей, из
театра, из ночного ресторана: втроем же, как бывало когда-то, мы теперь не
были никогда.
Появилось такое множество старых знакомых: и дельцов, одной породы с
Павлом Федоровичем, и приятельниц-актрис, и светских женщин, и какой-то
стареющей молодежи, и даже иностранцев.
За завтраком всегда бывал кто-нибудь, к обеду - если Травины обедали
дома - приходило порой до пяти-шести человек. Кое-кто бывал изо дня в день,
другие менялись. Я иногда даже не знала: кто они? как их зовут? Выныривали
москвичи (Павел Федорович был москвич); они съезжались в тот год в Париж, и
дом Травиных был одним из первых для них домов.
Вечерами шла иногда в кабинете Павла Федоровича крупная игра, часов до
восьми утра, так что я просыпалась от громких и сиплых прощальных возгласов
в передней, когда табачный дым проникал, наконец, и ко мне в комнату,
расстелившись по всей травинской квартире. Павел Федорович осторожно шел в
ванную и потом ложился где-нибудь на диване, спал до часу, завтракал и ехал
к себе в контору - продавать и покупать русские лес, нефть, уголь, золото -
словом, все то, чего уже не существовало, но что ему хотелось, чтобы было,
как когда-то, когда он служил в продовольственном "главке", в Петербурге, и
там управлял партиями керосина, спичек и соли, которых было ровно столько,
чтобы их поделить между собою и несколькими подчиненными. И опять он
совершенно не думал о том: честно или бесчестно, "по-божески" выходит или
"не по-божески". Жизнь текла, быстрая, мутная. В этой мутной воде он плыл...
Каждый день появлялись у нас новые люди - молодые, старые, богатые или
уже просадившие на какой-нибудь афере свое богатство; женщины,
преимущественно красивые, мужчины, - искренно или нет - взиравшие на
Травину, как на божество, но среди этого потока я не увидела того, кого,
казалось, так было бы легко Марии Николаевне ввести в свой дом, я не увидела