"Кирилл Берендеев. Ежедневник на этот год" - читать интересную книгу автора

"мой" из таких. Очень похоже. Уж больно хорошо "упакован". Надо будет
получше рассмотреть... потом, как-нибудь потом, если будет интересно, в
конце концов, после всего этого еще и ... Ладно.
За пару шагов мужчина обернулся, на лице его я прочитал легкое
удивление - да я все еще был здесь, вместо того, чтобы, оказав ему услугу,
раствориться в неизвестном направлении.
- Не подскажете, - спросил я, оглядываясь при этом по сторонам, -
который час?
Он выпростал из рукава ветровки позолоченные часы, солнце отразилось в
них, на миг ослепив нас обоих. Этого мне было вполне достаточно. Мужчина
был занят часами, разглядывал их, видно, недавно купил и как бы, между
прочим, демонстрировал, - кажется, это был "Картье", не рассмотрел, не
успел приглядеться, - мне, незнакомцу, поинтересовавшемуся у него временем,
что за прибор служит ему: дорогая и прекрасно отделанная вещь немалой цены.
Он хотел сообщить мне требуемое, когда его судьба уже решилась, чтобы
произнести слова, необходимые в этой ситуации, он открыл было рот, когда я
резким, почти неуловимым движением схватился за концы легкого шелкового
шарфа, лениво полоскавшегося на ветру.
И с силой сдавил, потянув в разные стороны. Кашне вмиг превратившись в
удавку, захлестнуло его шею и начало сдавливать со всех сторон. Я тянул что
есть силы, слова, что так и не были произнесены удавливаемым, перешли в
хрип; он вскинул руки, защищаясь, слишком поздно, пальцы лишь бессмысленно
хватались за кашне, ползли по нему не встречая сопротивления.
Резким движением я намотал на костяшки пальцев конец шарфа и вновь с
усилием потянул. Хрип начал слабеть, мужчина попытался перехватить мои руки
своими слабыми руками; в этот миг у него откуда-то сбоку раздался
переливчатый визг - затарахтел пейджер.
Мы оба вздрогнули и драгоценные мгновения были потеряны нами обоими. Я
замер, он тоже, только новый сигнал вывел нас из состояния прострации.
Кашне еще глубже врезалось в шею, послышался треск рвущейся материи,
поздно, слишком поздно, мужчина отпустил меня, глаза его, изумленно
раскрытые, распахнулись еще шире, рот замер в задохнувшемся крике, он
покачнулся и стал заваливаться на меня. Не выпуская кашне из рук, продолжая
усердно давить, я опустил его, кажется, уже мертвого на землю.
На всякий случай сдавил еще сильнее - кашне порвалось в моих пальцах,
судорожно вцепившихся в него, не выдержало моего бессмысленного уже усилия.
Если бы шарф порвался раньше, мне пришлось бы душить собственными
руками. Жуткая сцена - давать лишние секунды жизни, надежду, безнадежно
умирающему.
Лежащий на земле признаков жизни не подавал. Я поднес зеркальце -
какая предусмотрительность, вообще-то оно предназначалось для другого, но
пригодилось и теперь - приблизил к раскрытому в агонии рту мужчины и
подержал несколько минут.
Оно так и не запотело. Пульс... я боялся касаться, но все равно
придется проверить его... на шее, где же еще. А для этого надо будет снять
остатки кашне. И... куда его... в карман, потом, по дороге выбросить, не
носить же вечно с собой.
Да пульса нет, теперь, когда выяснилось, что я имею дело с трупом,
меня охватила дрожь.
Словно в лихорадке я прыгал на месте, сжимался, дергался, пытался