"Кирилл Берендеев. Рассказ, начинающийся и заканчивающийся щелчком дверного замка" - читать интересную книгу автора

окруженная со всех сторон ослепляющим потоком фотонов, светлая чувствовала
себя уязвимой - самим светом. Точно именно за этим ее и привели в комнаты,
в которых не было привычной музыки, шума, голосов. Заполненные оглушающей
тишиной излучения. Комнаты из другого мира, совсем неизвестного ей.
Хозяйка указала ей на низкий, слишком низкий и слишком мягкий диван.
Новое прикосновение к обнаженной коже, длившееся чуть дольше предыдущего. И
тут же вышла. Шорох шагов в коридоре, паркет не скрипнул, сколько светлая
ни ожидала этого. И снова тишина. Сквозь нее просачиваются отзвуки - из
соседней комнаты? Или от соседей? Невозможно сказать, непробиваемо толсты
монолитные стены.
Несколько минут прошло мимо, незамеченных. Она смотрела на выключенную
панель телевизора, единственный источник в квартире, который был погашен.
Или не зажигался вовсе?
Пока минуты проходили незамеченными, она нашла себе занятие. На
лакированной поверхности стола бликовала люстра; наклоняя голову из стороны
в сторону, она заставляла блики бежать по столешнице от одного края к
другому. На миг те скрывались за краем и возвращались сызнова.
Вдалеке, в соседней комнате что-то стукнуло: упало или захлопнулось.
Звук негромкий, но она вздрогнула. Непривычно слышать в этой квартире столь
человечный звук.
Девушка разбирала кровать в своей спальне. Руки механически сняли
покрывало. Сложили его, отнесли на кресло. Она открыла встроенный стенной
шкаф, сдвинув зеркальную дверь от пола до потолка в сторону. Та негромко
стукнула, докатившись до стенки. Пальцы помнившие теплые прикосновения к
нежной или чуть шершавой, обветренной коже, забыли о холоде и об источнике
его - дверце стенного шкафа. От стука она вздрогнула. И поспешила положить
покрывало в шкаф. Снова неприятный холодок, отдавшийся в памяти
воспоминаниями о холодке и покалываниях в пальцах иного рода, -
сновидческого, явленного. Вспомнив она поспешила закрыть зеркальную дверь.
Кровать была широкой, полуторной. И длинной - покрывало в ногах
обнажало простыни. И девственной. Сергей никогда не был здесь, вообще не
заходил в комнату, минуя ее, если ему требовалось пройти мимо, не
заглядывал, спеша в другой конец квартиры, в библиотеку или зимний сад. Все
их встречи проходили противоположной стороне. В той части квартиры, что
окнами выходила во двор. На сквер с редкими прохожими, всегда спешившими по
неотложным делам, чистый ухоженный сквер, где пересекались цементные и
гаревые дорожки, а аккуратные изгороди оберегали цветники, с всегда пустыми
деревянными узорчатыми скамейками под всегда работавшими коваными,
причудливо изогнутыми фонарями и вечно чистыми урнами. Дети никогда не
играли в сквере, ни разу она не видела и не слышала под окнами веселящуюся
ребятню.... Да и невозможно представить себе было возню малышей или
подростков в этом дворе, шумную и озорную. Невозможно было представить
беготню по чистым, геометрически выверенным тропкам и газончикам,
огражденным бордюрным камнем, радостное ковыряние в идеально чистой
песочнице, засыпанной белым морским песком, под грибком с лубочными
картинками. Точно все это предназначалось для чего-то иного.
Чего-то, что не имелось ни у кого из живущих в доме. Нечто им не
принадлежащее. Пока? уже?
Прошла еще минута - постель разобрана. Полностью готова. Откинут край
одеяла - последний штрих. И теперь пора идти за светлой; за Светланой.