"Михаил Берг. Нестастная дуэль " - читать интересную книгу автора

В обратной перспективе это означало появление иной сигнальной системы -
не текста, а подтекста или, даже точнее, претекста.

Я не знаю, как обозначить то, что я увидел, - фантом, прикинувшийся
откровением, слоеный мираж, - хотя, скорее всего, открывшееся мне являлось -
воспользуюсь достаточно грубой и громоздкой конструкцией - проекцией русской
литературы в туманную область массового сознания. Не увидел, а ощутил, как
слепой азбуку тифлопедагога Брайля, с помощью которой восторженный неофит
впервые смог прочесть то, что раньше представало перед ним в виде
фонетической музыки слов. Отчетливо помню, как это произошло:
заинтригованный фигурой небезызвестного Александра Николаевича Раевского,
пушкинского "Демона", я попытался реконструировать историю их отношений. Не
сомневаюсь, что это один из самых удивительных персонажей так называемой
Пушкинской эпохи. И дело даже не в том, что он являлся драгоценным кумиром
для молодого Пушкина, это был тот редкий случай, когда поэт отчетливо
смотрел на своего собеседника снизу вверх, взирал с восхищением и страхом и
действительно, как утверждал не один Вигель, добился от Раевского позволения
тушить во время их бесед свечи и говорить в темноте, ибо Раевский, очевидно,
обладал гипнотическим влиянием на юного поэта.

Однако сведения о Раевском оказались не просто скудны и ничтожны -
человек, чьему пронзительному, скептическому, дерзкому уму отдавали должное
даже его многочисленные недоброжелатели, не оставил после себя ни
пространных записок, ни беспечного письма, где хотя бы на миг проявилась его
многоярусная натура, сказалась бы его душа. Четыре тома in folio "Архива
Раевских" с несколькими тысячами писем его отца Николая Николаевича, брата
Николая, сестер Марии и Екатерины, жены брата, его управляющего, врачей,
лечивших Николая Николаевича (младшего); знаменитая картотека Модзалевского,
открывшая мне свои тайны при помощи милой Поли Вахтиной, - не дали почти
ничего.

Полгода было потрачено на то, чтобы убедиться в правоте своих
подозрений - об Александре Раевском не осталось, по сути дела, никаких
сведений, за исключением тех, которые, раз за разом обводя контур уже
известного, свидетельствовали бы, что Раевский был "Демоном Пушкина".
История их совместного ухаживания за Екатериной Ксаверьевной Воронцовой,
споры исследователей о том, кто был отцом дочери Воронцовой ("храни меня,
мой талисман") - Пушкин или Раевский, история высылки Пушкина, опалы
Раевского, его знаменитые слова Воронцовой, когда он на одесской улице
остановил ее коляску и с кнутом в руках прокричал: "Берегите наших детей!"
Но ведь после ссылки Раевского, его женитьбы, смерти жены, замужества и
смерти любимой дочери - сын русского римлянина и знаменитого героя 12-го
года, умерший в Ницце, прожил немало. А сведений - крохи. Прототип Онегина,
прототип Демона Пушкина и Демона Набокова в его "Аде", который не случайно
назвал так отца героя Вана Вина в своем романе. Человек, скептически
относившийся к творчеству Пушкина, как, впрочем, и к изящной словесности в
целом, предпочитая ей естественные науки в их практическом, но приватном
преломлении, например для лечения своих крестьян от холеры; не гнушавшийся
сам ходить по холерным избам и самолично делать прививки; казавшийся
желчным, презрительным и коварным (а возможно, и бывший таким), пока общался