"Сирано Де Бержерак. Иной свет, или Государства и империи Луны " - читать интересную книгу автора

радостью, и я был так счастлив, что избежал верной гибели, что я имел
наглость начать по этому поводу философствовать. Итак, в то время как я
искал глазами и обдумывал головой, что же могло быть причиной всего этого, я
увидел свое опухшее тело, еще жирное от того бычачьего мозга, которым я
натер себя, чтобы залечить раны, полученные при падении; я понял тогда, что
Луна на ущербе (а в этой четверти она имеет обыкновение высасывать мозг из
костей животных), что она пьет тот мозг, которым я натерся и с тем большей
силой, чем больше я к ней приближаюсь, причем положение облаков, отделяющих
меня от нее, нисколько не ослабляло этой силы.
Когда, по расчету, сделанному мною много времени спустя, я пролетел три
четверти расстояния, отделяющего Землю от Луны, я почувствовал, что падаю
ногами кверху, хотя я ни разу не кувыркнулся; я бы даже не заметил такого
своего положения, если бы почувствовал на голове своей тяжесть своего тела.
Правда, я скоро сообразил, что не падаю на нашу Землю, ибо, хотя и находился
между двумя лунами, я ясно понимал, что удаляюсь от одной по мере
приближения к другой; я был уверен, что самая большая из этих лун - земной
шар, ибо после дня или двух такого путешествия она стала представляться мне
лишь большой золотой бляхой, как и другая луна, вследствие того, что
отдаленное отражение солнечных лучей совершенно сгладило все различие поясов
Земли и контуров тел. Ввиду этого я предположил, что спускаюсь к Луне, и
утвердился в этом предположении, когда вспомнил, что начал падать собственно
только после того, как пролетел три четверти пути. Ведь эта масса, говорил я
сам себе, меньше чем масса нашей Земли, поэтому сфера ее воздействия тоже
должна охватывать меньшее пространство, вследствие чего я позднее
почувствовал на себе силу ее притяжения.
Я, очевидно, очень долго падал, о чем могу только догадываться, так как
быстрота падения мешала мне что-либо замечать, и самое первое, что я могу
вспомнить, это то, что я очутился под деревом, запутавшись в трех или
четырех толстых ветках, которые треснули под ударом моего падения, и что
лицо мое было мокро от расплющенного на нем яблока.
К счастью, это место было, как вы вскоре узнаете, земным раем, а
дерево, на которое я упал, оказалось древом жизни*. Итак, вы понимаете, что,
не будь этого счастливого случая, я бы был тысячу раз убит. Часто
впоследствии я думал о распространенном в народе представлении, будто,
бросаясь с очень высокого места, человек умирает от удушения прежде, чем
коснется земли; из случившегося со мной происшествия я заключил, что это
ложь, или же, что живительный сок плода, который потек мне в рот, вернул в
тело мою душу, так как она еще не была далеко от него, и оно не успело еще
остыть и отвыкнуть от своих жизненных функций. Действительно, как только я
очутился на земле, всякая боль у меня прошла даже раньше того, чем она
исчезла из моей памяти, а о голоде, от которого я раньше сильно страдал, я
вспомнил только потому, что перестал ощущать его. Когда я поднялся, я едва
успел рассмотреть самую широкую из четырех больших рек, которые, сливаясь,
образовывали озеро, как мое обоняние исполнилось самым сладостным ароматом
от разлитого по этой местности благоухания незримой души трав. Я узнал
также, что подорожный камень здесь неровен и тверд лишь на вид и становится
мягким под шагами.
Прежде всего я увидел перекресток, где скрещивалось пять великолепных
аллей, обсаженных деревьями, которые по своей необычайной высоте, казалось,
поднимались до самого неба в виде высокоствольного леса. Оглядьивая их от