"Ингмар Бергман. Исповедальные беседы" - читать интересную книгу автора

Телефонистка немного испуганно ответила, что это моя мать и она желает
поговорить со своим сыном - немедленно.
Я спустился вниз и привел мать в кабинет - буран не помешал ей явиться
в театр. Она тяжел дышала - от напряжения, больного сердца и гнева. Я
предложил ей сесть и спросил, не хочет ли она выпить чашку чая. Нет,
садиться она и не подумает и чай пить не намерена. Она пришла, чтобы еще раз
услышать от меня те оскорбительные, бессердечные и грубые слова, которые я
сказал ей по телефону днем. Она желает посмотреть на выражение моего лица,
когда я буду отрекаться от своих родителей и оскорблять их.
На ковре вокруг маленькой, одетой в шубу фигурки образовались темные
пятна от таявшего снега. Она была очень бледна, глаза потемнели от гнева,
нос покраснел.
Я сделал попытку обнять и поцеловать ее, но она оттолкнула меня и дала
пощечину. (Мать умела давать пощечины с непревзойденным мастерством. Удар
был молниеносный, левой рукой, и два массивных обручальных кольца оставляли
потом довольно болезненное напоминание о наказании). Я засмеялся, а мать
судорожно зарыдала. Она опустилась - весьма ловко - на стул, стоявший у
большого стола, и, закрыв лицо правой рукой, принялась левой искать в сумке
носовой платок.
Сев рядом, я начал уверять ее, что, конечно же, обязательно проведаю
отца, что раскаиваюсь в своих прежних словах и прошу ее от всего сердца
простить меня.
Она пылко обняла меня и заявила, что ни минутой дольше не будет меня
задерживать.
После этого мы пили чай и мирно беседовали до двух часов ночи.
То, о чем я только что поведал, произошло во вторник, а в воскресенье
утром мне позвонил один знакомый нашей семьи, который жил у матери, пока
отец лежал в больнице, и попросил немедленно приехать - матери стало плохо.
Мамин врач, профессор Наина Шварц, уже в пути, в настоящий момент приступ
прошел. Я поспешил на Стургатан, 7. Дверь открыла профессор и сообщила, что
мать умерла всего несколько минут назад.
К собственному удивлению, я не смог сдержаться и безудержно разрыдался.
Но слезы скоро высохли, старая докторша молча держала меня за руку. Когда я
успокоился, она рассказала, что агония продолжалась недолго - двумя
приступами по двадцать минут.
Спустя некоторое время я остался наедине с матерью в ее тихой квартире.
Мать лежала в кровати, одетая в белую фланелевую ночную сорочку и
вязаную голубую ночную кофту. Голова чуть повернута, рот приоткрыт. Темные
круги вокруг глаз подчеркивали бледность лица, все еще черные волосы
аккуратно расчесаны - впрочем, нет, волосы уже не были черными, они были
серо-стального цвета, и последние годы она носила короткую стрижку, но в
памяти ее волосы оставались по-прежнему черными, возможно, прореженные
седыми прядками. Руки сложены на груди. На левом указательном пальце белела
полоска пластыря.
Внезапно комнату залило ярким светом приближающейся весны. На тумбочке
в изголовье усердно тикал маленький будильник.
Мне казалось, что мать дышит, что грудь ее вздымается, что я слышу
тихое дыхание, вижу, как подрагивают ее веки, мне казалось, будто она спит и
вот-вот проснется. (Моя вошедшая в привычку обманчивая игра с
действительностью).