"Джеймс Ли Берк. Неоновый дождь ("Робишо") " - читать интересную книгу автора

освещена синеватыми лампами дневного света. Вдалеке виднелись идеальные,
будто нарезанные скальпелем квадраты плантаций сахарного тростника и батата,
на фоне багряного заката чернели руины построек вековой давности да гнущиеся
от ветра ивы вдоль набережной Миссисипи, под сенью которых был похоронен не
один осужденный на смертную казнь.
- А стул все еще в Домике Красной Шапочки? - спросил я.
- Точно. Вот там-то им и поджаривают задницы. Вы знаете, откуда взялось
это название?
- Да, - ответил я, но он не слушал.
- До того как злодеев стали запирать в блоке, их выводили на работы к
реке и там заставляли надевать полосатые робы и такие ярко-красные
соломенные шляпы. А ночью раздевали догола, обыскивали и гнали в Домик
Красной Шапочки, а одежду бросали утром туда же. На окнах не было сеток, и
москиты донимали их так, что выходили они паиньками, даже те, которых и
бейсбольной битой было не уломать.
Я припарковал машину, и мы вошли на территорию блока, миновали первый
корпус, где сидели воры и особо опасные преступники, прошли по длинному,
ярко освещенному коридору, по обеим сторонам которого располагались дворы
для прогулок, и попали в следующий корпус. Здесь камеры, как и в предыдущем
корпусе, запирались на гидравлические замки, а дальше располагалась
маленькая комнатка, где за столом сидели двое здоровенных охранников и
играли в карты. Над их головами крупными буквами надпись: "Сдать оружие".
Затем мы оказались в архиве, прошли столовые, где заключенные в черных робах
натирали блестящие полы электрическими полотерами; и наконец оказались у
подножия винтовой железной лестницы, которая вела в маленькую, тщательно
охраняемую (maximum security) камеру, где Джонни Массина проводил последние
три часа своей жизни.
Сопровождавший меня от входных ворот охранник отправился назад, а
местный потянул на себя единственный рычаг на двери камеры, расположенный у
косяка. На Джонни была белая рубашка, широкие черные брюки, белые носки и
черные армейские ботинки. Жесткие, как проволока, черные с проседью волосы
были мокры от пота, лицо по цвету и фактуре напоминало потемневший от
времени пергамент. Он сидел на койке и взглянул на меня, когда я вошел, -
глаза с горячечным блеском, бисеринки пота, выступившие над верхней губой.
Желтоватыми пальцами он сжимал сигарету "Кэмел", пол вокруг его ног был
усеян окурками.
- Седой! Здорово, что пришел. Я уж думал, ты не успеешь, - сказал он.
- Как поживаешь, Джонни?
Обхватив колени руками, он опустил глаза в пол и снова посмотрел на
меня. Сглотнув, спросил:
- Тебе было когда-нибудь очень страшно?
- Случалось во Вьетнаме.
- Твоя правда. Так ты там был, да?
- Вернулся в 64-м, до того, как там стало совсем жарко.
- Держу пари, ты был хорошим солдатом.
- Я всего лишь остался живым солдатом.
Я почувствовал, что сказал глупость. На моем лице можно было прочесть
сожаление.
- Ладно, забудь, - проговорил он. - Я должен столько тебе рассказать.
Слушай, помнишь, как ты брал меня на встречи Общества анонимных