"Стивен Бернс. Прокатимся по Вивальди " - читать интересную книгу автора

лишком световых лет разделяющий Ск'ррл и Дриффель IV, длился почти три
недели.
Как показывает практика, этого времени вполне достаточно, чтобы
превратить самого благовоспитанного музыканта в маньяка, пылающего жаждой
крови... Вот почему тщательно продуманные развлечения играют в нашей жизни
определяющую роль, тем более что о сексе не могло быть и речи: Майра -
убежденная последовательница Сафо, а мы с Рюбом - заскорузлые
гетеросексуалы, обращающие внимание только на противоположный пол.
Словом, я посвятил немало лет выработке социальных механизмов,
препятствующих космическому озверению. Прежде всего, каждый участник
"Триаксиона" имеет обширную личную информатеку, и каждый вечер кто-нибудь из
нас, нарядившись в ритуальную мантию Электронного Жокея, программирует
коллективные видеопросмотры и аудиопрослушивания. К тому же мы по очереди
выбираем обеденное меню и разработали довольно сложную систему добровольного
обмена официальных благ и привилегий на разнообразные личные одолжения.
И разумеется, мы постоянно репетируем, репетируем без конца, хотя
каждый из нас в свое время блистал в Карнеги-холле! Мы делаем это и вместе,
и по отдельности, а чтобы сие каждодневное занятие не обратилось в
монотонную каторгу, я позаботился внести в него непредсказуемый игровой
элемент.
Вернувшись на корабль, я первым делом открыл резную шкатулку из
драгоценного дерева хикка, которой мы разжились на Клааааме, и достал из нее
двенадцатигранную игральную кость из сверхупругой резины: на гранях кости
обозначены наши имена, и тот, чья грань окажется наверху, получает
дирижерскую палочку на время репетиции и волен выбрать репертуар по
собственному вкусу.
Если говорить о моих личных пристрастиях, то я неравнодушен к
идиосинкретическим аранжировкам Баха, Моцарта и Грига, питаю слабость к
джазу середины двадцатого (начиная с Эллингтона, Бей-си и Чарлза) и
бесконечно восхищен африканцем Яаном Бико, сочинившим в начале двадцать
первого неподражаемые скрипичные концерты в стиле Ухуру.
Что до Майры, та обожает мадригалы, барочную и древнюю кельтскую
музыку, весьма высокого мнения о похоронных песнопениях арабского Востока и
совершенно без ума от поп-музыки конца двадцатого. А интересы Рюба столь
широки и эклектичны, что едва ли поддаются четкой классификации, но имя он
себе сделал изощренными интерпретациями Бартока, Листа, Шостаковича,
Ростроповича и Элвиса Хейвела.
Пометавшись по репетиционному залу, игральная кость упокоилась у ног
Майры, и та объявила вердикт:
- Опять твоя взяла, Рюб!
Рюб одарил нас улыбкой развратного херувима.
- Прекрасный выбор, госпожа Удача! Что ж, приступим?
Мы расселись по своим местам, включили пюпитры, и я тут же щелкнул
тумблером, передавая палочку: теперь пюпитр Рюба стал ведущим, а мой и
Майрин - ведомыми, и пока Рюб выбирал, что сыграть, наши дисплеи на время
потемнели.
Большой концертный пюпитр Фрюера содержит в банках памяти более
семидесяти миллионов музыкальных произведений и всякий раз, когда мы
попадаем на Землю, автоматически обновляет информацию. С такими-то
возможностями от Рюба можно ожидать чего угодно - от дурацкого Алеутопопа до