"Учёные сказки" - читать интересную книгу автора (Кривин Феликс Давидович)8. ЦАРЬ ГОРОХЕго дворец. Первое, что мы видим, — это распахнутое окно. Первое, что мы слышим, доносящийся из окна оглушительный хохот. От этого хохота сотрясается весь дворец, и кажется, это он хохочет, широко разинув свое окно. Мы хотим пройти мимо, но тут в окне появляется голова царя, сопровождаемая головами министров. — Эй, ты, — кричит царь Горох. — Куда ведешь своего осла? — Это не осел, — говорю я и выставляю бычка наперед, чтобы царь его получше увидел. — Ты молчи! — ликует царь. — Я у него, а не у тебя спрашиваю! Он хочет сказать, что спрашивает у моего бычка. А осел, дескать, я. Это он так шутит. — Так, говоришь, не осел? Головы министров покатываются со смеху и дружно скатываются с окна. Остается только веселая голова царя Гороха. — Ох, — говорит царь, — ты меня совсем уморил! Ничего не скажешь, веселый парень. Значит, как ты говоришь? Не осел? Вот это отмочил! Ты погоди, я сейчас к тебе выйду! Царь исчез в окне и тут же появился на ступеньках. — Так, говоришь, не осел? Это ничего, остроумно. Царь присаживается на ступеньку и снимает с головы корону, обнаружив при этом великолепную, прямо-таки царскую лысину. — Жарко нынче в короне, — объясняет свои действия царь. — И вообще без головного убора — это как-то здоровее для организма. А? Как ты находишь? — Я не знаю. — Не знаешь? — засмеялся царь и смеялся долго, до слез. — Это ничего, остроумно. Я вижу, с тобой не соскучишься. А это у тебя кто? — царь хитро подмигнул: — Не осел? — Да нет, это бычок. — Не жареный, нет? Терпеть не могу бычков в сыром виде! — Он не сырой, он живой! Царь Горох гладит бычка по спине, треплет его за уши: — Это он для себя живой, а для нас — просто сырой, верно? Разговор принимает такой оборот, что я чувствую — надо скорей убираться. Но царь и не собирается нас отпускать, он только еще вошел во вкус разговора. — Значит, ты так: из сказки в сказку? Вроде бы путешествуешь? Ну, это ничего: у меня полцарства ходит по миру. Перекатигорошки. А вот интересно знать: что ты скажешь о соловье-разбойнике? Непонятно, почему он вспомнил о соловье? Наверно, потому, что тот тоже летает из сказки в сказку. — О соловье я много могу рассказать. Это такая птица! — Отлично сказано, — похвалил меня царь. — Ну, вот и расскажи. Ты расскажи, а я послушаю — что за птица соловей-разбойник. — А почему вы говорите, что он разбойник? Разве он что-нибудь натворил? — Ну и шутник! — рассмеялся царь. — Ну и весельчак! Значит, ты не знаешь, разбойник он или нет? Царь внезапно оборвал смех и сказал совершенно серьезно: — Лисичка-сестричка съела братца-кролика. Братец-волк съел лисичку-сестричку. В такой обстановке нельзя забывать о соловье-разбойнике, нельзя закрывать на него глаза… Вот смеху-то! Он опять смеялся, но я не мог забыть его серьезного выражения. — Я не закрываю, — сказал я. — Я, честное слово, не закрываю! — Ну так как же? — широко улыбнулся царь. — Разбойник он или не разбойник? «Аты, баты, три рубля», — звучит у меня в голове. Я пытаюсь отделаться от этой фразы, но она все звучит и звучит, и, запутавшись окончательно, превращается в нечто совершенно нелепое: «А тебя-то — труляля!» Кого это тебя? Моего бычка? Соловья? Или, быть может, царевну Несмеяну? Аты, баты, три рубля, а тебя-то труляля! Вот так, когда нужно найти слова, никогда их не находишь. — Разбойник, — говорю я и, чувствуя, что это совсем не то, добавляю: Подумать только, такой соловей — и такой разбойник! А на вид — маленькая, неприметная птичка… — Постой, постой — ты о ком говоришь? Соловей-разбойник не птичка, а великан, настоящее чудовище… — Он помолчал и вдруг — словно что-то вспомнил: — А эта… птичка соловей?.. Значит, она тоже разбойник? «Какой же она разбойник?» — хотел я сказать, но посмотрел на него и опять растерял все слова. Я смотрю на царя Гороха, и мне хочется закрыть глаза, но я вспоминаю, что их нельзя, нельзя, нельзя закрывать… И опять получается труляля. — Разбойник, — говорю я, — разбойник. — Ну, ты молодец! — засмеялся царь. — Балагур! Рубаха-парень! Эй! крикнул он, надевая свою корону. — Разыскать соловья! — и продолжал, обращаясь ко мне: — Так, говоришь, не осел? Это ничего, остроумно! Я стал собираться, но он опять меня удержал: — Ты веселый парень, и я тебя за это люблю. А этих, горошков, я не люблю, потому что они все какие-то невеселые. Тоже — придумали: хорошо смеется тот, кто смеется последним. А кто будет первым, я тебя спрашиваю? Я-то сам, конечно, стараюсь. И я, и мои министры. Эй! — крикнул царь, и министры появились в окне, весело гогоча. — Вот видишь, делаем все, что можем. Царь Горох сел поплотней, и снял с головы корону. — А сам-то откуда? — Из сказки про белого бычка. — Ну и как там? Что слышно? Какие новости? — Рассказать вам сказку про белого бычка? — Валяй, выкладывай! — Вы говорите — выкладывай, я говорю — выкладывай. Рассказать вам сказку про белого бычка? — Ничего, — одобрительно хмыкнул царь, — остроумно придумано. — Вы говорите — придумано, я говорю — придумано. Рассказать вам сказку про белого бычка? Тут к царю подбежал министр: — Ваше величество! Несмеяна смеется! Видно, все же мой прутик подействовал. — Смеется? — спросил царь, уже не смеясь, а, наоборот, очень серьезно. — И как же она смеется? От души? — Сейчас уточним, ваше величество! — Уточните! — коротко приказал царь. И повернулся ко мне с прежней улыбкой: — Так про какого ты говорил бычка? Про этого, черного? — Вы говорите черного, я говорю — черного… — Так, говоришь, он черный? — перебил меня царь Горох. — То-то я смотрю — темная личность… — Вы говорите — темная личность, я говорю — темная личность… — Значит, темная? Ах он, разбойник! — Вы говорите — разбойник, я говорю — разбойник… — Что ж ты раньше молчал? — царь встал со ступеньки и надел корону на голову: — Эй, стража! Взять этого разбойника! Из дворца выкатились шуты гороховые, подхватили бычка и укатились прочь. — Постойте, куда же вы? Это же мой бычок! — Ты говоришь — мой бычок, я говорю — мой бычок… — Но он мой! — Ты говоришь — мой, я говорю — мой… Действительно, ловко придумано. И чего ты машешь прутиком? Тут ведь тебе не стадо! Я махал прутиком, чтобы вернуть своего бычка, мне очень хотелось вернуть бычка, но прутик не действовал… Или мне недостаточно сильно хотелось? Я повернулся и побрел из дворца. — А, здорово, садись, выпей чайку! Аты-баты опять отдыхают, окружив так удачно купленный самовар. — Спасибо, не хочется. — А мы, как видишь, сторожим. Все ее, Несмеяну. Из башни доносился девичий смех. — Но если она смеется, зачем ее сторожить? Раз она смеется, значит, она поступает правильно? — Ну, это, брат, как сказать… Смеяться тоже можно по-разному. А Несмеяна смеется не так, как смеются все… Не в том значении… — А у меня забрали бычка… Я рассказал царю сказку, а он забрал у меня бычка… И тут заговорил Перекатигорошек, который прежде молчал. Когда человек молчит, неизвестно, что за слова в нем скрываются, а это бывают такие слова… Я бы лично запретил людям молчать, пускай говорят все, что думают, чтобы все, что они думают, было известно. — Дубина! — сказал Перекатигорошек. — Олух царя небесного! Нашел, кому рассказывать сказки! |
||
|