"Светлана Бестужева-Лада. Как в кино не будет" - читать интересную книгу автора

Яковлевна, еврейка-врач и жена пропавшего без вести врача-еврея, не
пострадала. Но атмосфера удушливого страха, в котором она и ее дети прожили
целый год, сделала из Софы и Семы не забитых обывателей, а яростных борцов.
Заводилой, правда, был Семен. Софа лишь слепо копировала обожаемого брата.
Чем бы это кончилось, неизвестно, но как раз в год моего рождения вернулся
их отец. Живой, хотя порядком измочаленный пленом, концлагерем у немцев,
фильтрационным лагерем в Сибири. На его беду, освободили от немцев его не
советские солдаты, а американские союзники. И компетентные органы,
разумеется, решили, что врача-ополченца Моисея Френкеля, безусловно,
завербовали в шпионы. Да и вообще подозрителен был сам факт того, что он,
пленный, да еще и еврей, остался в живых. За это он десять лет и провел в
"фильтрации". Домой вернулся отфильтрованным настолько, что в свои сорок
пять выглядел ровесником семидесятилетнего соседа.
С возвращением отца Семен несколько притих. Они с сестрой закончили
десятый класс, оба с золотыми медалями, и собрались поступать в институт.
Разумеется, медицинский. И тут уже совсем некстати состоялся Международный
фестиваль молодежи и студентов в Москве. И красавица Софа (до недавнего
времени я могла судить об этом лишь по фотографиям) без памяти влюбилась в
одного из иностранцев. Чувство оказалось взаимным, и после недолгой, но
отчаянной борьбы с властями Софа вышла замуж и уехала вместе с мужем в
Америку. Создав тем самым совершенно кошмарную жизнь и для родителей, и для
брата.
Больше всех пострадал, разумеется, Семен. Ни в какой институт его,
золотого медалиста, не приняли. И вообще намекнули, что высшего образования
не видать ни ему, ни его детям. Участковый же регулярно напоминал, что за
тунеядство можно быстро оказаться за 101-м километром. Пришлось устроиться
санитаром в больнице, где-то на окраине Москвы в Кузьминках, два часа езды
в один конец.
Родителей же Софкино замужество просто добило. Ревекка Яковлевна
кое-как дотянула три года до пенсии, после чего и она сама, и ее муж
выходили из дома только в случае крайней необходимости. Боялись всего и
всех. А самым страшным был тот день в году, когда приходило письмо
"оттуда". От Софы. Месяц после этого старики спали одетыми, с готовыми
узелками в головах. Ждали ареста. Потом Софка поумнела и письма стала
присылать "с оказией".
Вот такой семье "повезло" попасть в одну квартиру с Сергеевыми.
Воинствующий антисемитизм старика Сергеева сам по себе был крестной мукой.
Но глупость его супруги, полжизни проводившей в очередях "за дефицитом" и
приносившей из этих очередей самые невероятные слухи и сплетни, могла
доконать и куда менее робких людей, чем Френкели-старшие. Кроме того,
Сергеев был абсолютно убежден в том, что "у нас зря никого не сажают", и
десять лет, проведенные соседом, бывшим военнопленным, да еще и "лицом
еврейской национальности", считал заслуженным наказанием. Сыновья Сергеевы
воплощали теорию в практику, причем методы их день ото дня становились все
изощреннее. Дошло до того, что Ревекка Яковлевна выходила на кухню только
тогда, когда убеждалась, что молодых соседей нет дома. Или в присутствии
Семена, которого "братья-разбойники" немного побаивались.
По иронии судьбы оба брата Сергеевых один за другим оказались в
тюрьме: старший, кажется, за фарцовку, младший - за банальную квартирную
кражу. По этому поводу отец семейства разразился на кухне пламенной