"Анатолий Безуглов. Вас будут называть "Дикс" (Приключенческая повесть)" - читать интересную книгу автора

повар исключительный. Может быть, рюмочку водки под соленый рыжик? Я сам не
пью, а для гостя найдется. И рыжики у меня что надо, собственного засола.
Я, ссылаясь на дела, вежливо, но твердо отказался от водки и, чтобы не
обидеть старика, попросил у него стакан чаю. В столовой царил тот же
образцовый порядок, круглый дубовый стол был покрыт белоснежной камчатой
скатертью. За стеклянными дверцами старинного буфета разноцветными бликами
поблескивали бесконечные ряды хрустальных рюмок и вазочек. Так же как и в
кабинете, по стенам тянулись стеллажи, плотно уставленные книгами.
- Здесь у меня специальная литература. Медицина, юриспруденция,
философия. Ну, да мы договорились не говорить о книгах, - сказал Николай
Николаевич, доставая из буфета разноцветные банки с вареньем, закрытые белой
бумагой и аккуратно завязанные бечевочками.
- С чем чай пить будете: айва, слива, вишня, клубника...
- Если можно, с вишней, - сказал я.
- Ну и я с вишней. - Николай Николаевич махнул рукой, будто он
собирался совершить какой-то отчаянный, из ряда вон выходящий поступок.
Пока Першин вышел на кухню, чтобы поставить чайник, я стал разглядывать
комнату и обратил внимание на блюдечко с молоком, стоящее возле буфета.
- Кошку держите? - спросил я у входящего в столовую эксперта.
- Нет, кошек не люблю, - брезгливо поморщился Першин. И, нагнувшись,
позвал: - Егорка! Егорка! - а затем как-то особенно зачмокал губами.
Из-под буфета показалось острое любопытное рыльце с черными бусинками
глаз.
- Егорка, - ласково, совсем как к ребенку, обратился к ежику Першин, -
давай вылезай, у нас гость.
Ежик хрюкнул и, постукивая коготками по полу, шустро подбежал к хозяину
и уткнулся в его валенки. Я протянул к нему руку, но ежик тут же юркнул под
буфет.
- Вы на него не обижайтесь, - насупил брови Николай Николаевич. - Не
привык он к чужим, а так ручной совсем, третий год у меня живет.
Мне вдруг стало до боли жалко этого одинокого старика. Вот ведь
работали вместе много лет, а что я о нем знаю? Ровным счетом ничего. Педант,
хороший специалист, холостяк, человек замкнутый. Как мы иногда преступно
мало обращаем друг на друга внимания. Как, наверно, ему одиноко среди всех
этих книг и стерильной, больничной чистоты. А ведь мог же я зайти к нему не
по делу, а просто так, как старый сослуживец, знающий его много лет. В конце
концов мог пригласить его к себе домой. Побыл бы старик в семейной
обстановке, отогрелся немного. Я даже не знаю, был ли он женат, имел ли
детей. Тон, которым он разговаривал со зверюшкой, особенно остро дал мне
почувствовать всю глубину одиночества этого умного и милого человека. И мне
стало стыдно за то, что я не мог раньше разглядеть за его сухостью и
педантизмом обыкновенную застенчивость, желание не быть никому в тягость,
желание не навязывать никому своего общества. Неужели я так огрубел? Ведь
никогда я не был черствым и невнимательным. Мысленно я дал себе слово: при
первой же возможности пригласить к себе Николая Николаевича или посетить его
без всяких на то причин. Просто прийти и провести с ним вечер, сыграть в
шахматы, поговорить о книгах. Николай Николаевич налил мне крепкого
душистого чаю и, как бы угадав мои мысли, спросил:
- Сергей Васильевич, простите за любопытство, что вас все же привело ко
мне?